Молитва есть жизнь для души
Святитель Иоанн Златоуст говорил, что «без молитвы духовная жизнь наша и алчет, и жаждет, и умирает».
В «Древнем патерике» читаем: «Братия спросили авву Агафона:
– Какой подвиг в монашеском жительстве труднее прочих?
Он отвечал:
– Простите меня! полагаю, что подвиг молитвы труднее всех прочих подвигов. Когда человек захочет излить пред Богом молитву свою, тогда враги, демоны, спешат воспрепятствовать молитве, зная, что никакой подвиг столько не опасен для них, сколько опасна молитва, принесенная Богу от всей души. Во всяком другом подвиге, который возложит на себя посвятившийся монашескому жительству, хотя бы он нес этот подвиг настойчиво и постоянно, стяжавает и имеет некоторое упокоение; но молитва до последнего издыхания сопряжена с трудом тяжкой борьбы».
Преподобные Оптинские старцы были сокровенными делателями непрестанной молитвы, но тщательно скрывали свои духовные дары. Только редкие духовные чада становились невольными свидетелями их высокого духовного устроения. Некоторые свидетельства вошли в жизнеописания старцев и являются для нас назидательным примером их молитвенного делания.
Преподобный Моисей, возглавлявший Оптину пустынь тридцать семь лет и обремененный многочисленными обязанностями, был немногословен и поучал своих близких больше не словом, но делом.
Первая настоятельница Троице-Одигитриевской женской Зосимовой пустыни игумения Вера (Верховская), племянница старца Зосимы, вспоминала: «Посетив однажды Оптину Пустынь, она, прохаживаясь около монастырской ограды с приближенными к ней сестрами, заметила, что навстречу им шел отец архимандрит Моисей, но как-то особенно медленно. Когда он приблизился, матушка Вера и бывшие с нею подошли к нему и поклонились, прося благословения. Но каково было удивление их, когда старец, всегда приветливый и внимательный, никого не благословил, ничего не сказал и продолжал тихо двигаться вперед, не замечая никого.
Матушка Вера громко назвала его по имени, он очнулся, удивился, что около него целая толпа людей, стал извиняться... Но выражение лица его, орошенного слезами, свидетельствовало, в каком состоянии его застигли... Матушка игумения Вера, подав другим знак, чтобы они удалились, одна продолжала путь со старцем, который начал с нею беседу духовную, весьма замечательную, однако ни одним словом не коснулся тогда молитвы.
Таков был отец Моисей: среди непрестанных забот и попечений внешних – потаенный сердца человек в неистлении кроткого и молчаливого духа, – монах, видимо посвятивший себя различной и многоплодной для обители и братства деятельности, невидимо же проводивший сокровенную жизнь со Христом в Боге».
Старец Амвросий также скрывал свои молитвенные подвиги, и лишь однажды келейники стали невольными свидетелями его молитвенного состояния, о чем впоследствии рассказывал своим ученикам старец Варсонофий: «Покойный Батюшка отец Амвросий имел умно-сердечную молитву. Эта молитва ставила его иногда вне законов природы. Так, например, во время молитвы он отделялся от земли. Его келейники сподобились видеть это. Последнее время батюшка был болен и все время полулежал в постели, так что не мог ходить в церковь. Все службы, кроме обедни, совершались у него в келье. Однажды совершали всенощную.
Батюшка, как всегда, полулежал. Один келейник стоял впереди у образа и читал, а другой – позади батюшки. Вдруг он видит, что отец Амвросий садится на кровати, затем поднимается на десять вершков, отделяется от кровати и молится в воздухе.
Ужаснулся келейник, но пребыл в безмолвии. Когда пришла его очередь читать, то другой, встав на место первого, сподобился того же видения. Когда закончили службу, и келейники пошли к себе, то один сказал другому.
– Ты видел?
– Да.
– Что же ты видел?
– Видел, что батюшка отделился от кровати и молился на воздухе.
– Ну, значит, это правда, а то я подумал, что мне только это кажется.
Хотели они спросить о том отца Амвросия, да побоялись: старец не любил, когда говорили что-нибудь о его святости. Возьмет, бывало, палку, стукнет любопытствующего и скажет:
– Дурень, дурень, что грешного Амвросия об этом спрашиваешь? – и больше ничего».
Как-то у старца Иосифа спросили, как и давно ли получил он дар молитвы? Батюшка со свойственным ему простосердечием ответил:
– Молитва сама учит. Сказано: даяй молитву молящемуся, и кто расположен к ней, тот услышит о ней одно слово и уже держится ее…
Протоиерей Павел Левашов, видевший старца Иосифа, озаренного Фаворским светом, сравнивал старца с пламенным серафимом – за его великое смирение и непрестанную сердечную молитву.
Как вспоминал о. Павел, при входе в келью старца, «я увидел необыкновенный свет вокруг его головы четверти на полторы высотою, а также широкий луч света, падающий на него сверху, как бы потолок кельи раздвинулся. Луч света падал с неба и был точно такой же, как и свет вокруг головы, лицо старца сделалось благодатным, и он улыбался. Ничего подобного я не ожидал, а потому был так поражен, что решительно забыл все вопросы, которые толпились в моей голове и на которые я так желал получить ответ опытного в духовной жизни старца. Он, по своему глубочайшему христианскому смирению и кротости – это отличительные качества старца, – стоит и терпеливо ждет, что я скажу, а я пораженный, не могу оторваться от этого, для меня совершенно непонятного, видения. Наконец, я едва сообразил, что хотел у него исповедоваться и начал, сказав:
– Батюшка! я великий грешник.
Свет, который я видел над старцем, не имеет сходства ни с каким из земных светов, как-то: солнечным, фосфорическим, электрическим, лунным и т. д.; иначе, подобного в видимой природе я не видал. Я объясняю себе это видение тем, что старец был в сильном молитвенном настроении, и благодать Божия видимо сошла на избранника своего. Но почему я удостоился видеть подобное явление, объяснить не могу, зная за собой одни грехи и похвалиться могу только немощами своими. Быть может, Господь призывал меня, грешного, на путь покаяния и исправления, показывая видимо, какой благодати могут достигнуть избранники Божии еще в этой земной юдоли плача и скорбей».
Как будто обращаясь ко всем нам, старец Иосиф советовал: «Сами больше молитесь, не ленитесь, потому что молитва есть пища души. Не морите же души ваши голодом, лучше пусть тело голодает».