Аудио-трансляция: Казанский Введенский

Мно­гие ищут, как не­об­хо­ди­мо­го, ду­хов­ни­ка вы­со­кой жиз­ни и, не на­хо­дя та­ко­го, уны­ва­ют, и по­то­му ред­ко, как бы не­хо­тя, при­хо­дят на ис­по­ведь. Это боль­шая ошиб­ка. На­до ве­ро­вать в са­мое Та­ин­ство ис­по­ве­ди, в его си­лу, а не в ис­пол­ни­те­ля Та­ин­ства. Не­об­хо­ди­мо лишь, что­бы ду­хов­ник был пра­вос­лав­ный и за­кон­ный. Не на­до спо­рить, что лич­ные ка­че­ст­ва ду­хов­ни­ка мно­го зна­чат, но на­до ве­ро­вать и знать, что Гос­подь, действу­ю­щий во вся­ком Та­ин­стве Сво­ею бла­го­датью, действу­ет по Сво­е­му все­мо­гу­ще­ст­ву не­за­ви­си­мо от этих ка­честв.

прписп. Никон

Очень до­ро­го иметь бла­го­го­вей­но­го ду­хов­ни­ка, с ко­то­рым мож­но бы­ло бы по­со­ве­то­вать­ся и вы­яс­нить те или иные воп­ро­сы жиз­ни ду­хов­ной и прос­то по­бе­се­до­вать, да­бы сог­реть ду­хов­ною бе­се­дою хо­лод­ное серд­це и по­лу­чить подк­реп­ле­ние ду­хов­ное в скор­бях, нас ок­ру­жа­ю­щих.

прписп. Никон

Кто в прос­то­те серд­ца ска­жет свои сог­ре­ше­ния с сок­ру­ше­ни­ем и сми­рен­ным чувством, с же­ла­ни­ем исп­ра­вить­ся, тот по­лу­чит про­ще­ние гре­хов и мир со­вес­ти сво­ей си­лою бла­го­да­ти Бо­жи­ей, действу­ю­щей в Та­ин­стве.

прписп. Никон

Неделя 29-я по Пятидесятнице

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа.

Разве не мучает нас вопрос как спастись, что сделать, чтобы войти в жизнь вечную. Сегодня мы слышали повествование евангелиста Луки о том, как ко Христу приступил молодой начальник и спросил об этом (см. Лук. 18, 18-25).

Апостолы Матфей и Марк также повествуют об этой очень важной беседе. Вопрос был задан сразу после того, как Иисус поставил пред апостолами ребенка и сказал: Если не будете, как дети не войдете в Царство Небесное (ст. 17). Поэтому ясно, что юноша спрашивает не столько об общем пути спасения, сколько о себе лично. Человек так устроен, что его начинают волновать вопросы спасения совсем не тогда, когда он в расслаблении, а наоборот, когда его посещает дух ревности ко благочестию когда живое чувство к своему Творцу объемлет все сердце. Не тогда, когда все нарушено, а наоборот, когда исполнено многое и нужна только корректировка: здесь чуть правее, тут немножко повыше. Мы не можем обвинить юношу в теплохладности. Перед нами действительно ревнитель, который кажется еще немного и сделается учеником Христа. Иисус говорит ему: знаешь заповеди: не прелюбодействуй, не убивай, не кради, не лжесвидетельствуй, почитай отца и матерь твою (ст. 20).

Если мы внимательно всмотримся в заповеди, выбранные Христом из десяти основных, данных Моисею на горе Синайской, то мы увидим, что это вторая скрижаль, заповеди второй части десятисловия. И все они касаются отношения с ближним. И уже из этого можно догадаться, что у юноши было что-то не в порядке с его взаимоотношениями с ближними. Однако с убежденностью ни секунды не медля, он отвечает: все это я сохранил от юности моея, — то есть, как бы говорит: я не имею греха, я свободен. Действительно, как часто приходится сталкиваться с подобной слепотой: я никого не зарезал, никого не ограбил, добрые дела делаю, чту родителей и даже старшим место уступаю. Но если бы люди поняли глубже, что в Своих заповедях говорит Бог, то они бы сказали, что все это я нарушил, все это нарушаю каждый день.

Все заповеди Ветхого Завета даны в основном в форме отрицания зла: не делай того, не желай этого. И можно было подумать, что если ты не вор, не убийца, не насильник, не лжесвидетель, не прелюбодей, то ты уже у дверей Царства. И лишь Христос в Новом Завете любви воздвигает перед человеком высочайшую планку идеала: блаженны нищие духом, блаженны плачущие, кроткие, чистые сердцем (см. Мф. 5, 3-12). Поскольку люди не хотят видеть в себе зло, они удовлетворяются внешней положительностью, под покровом которой зачастую скрываются неосознаваемая пропасть эгоизма и неприметное сразу порабощение страстям. У молодых начальников не преодолен еще соблазн власти и самоутверждения часто рождает высокомерие и чувство собственной безгрешности. Вот и этот юноша, хотя он действительно старается исполнить все заповеди, но от настоящего совершенства он конечно далек. Он стремится получать хорошие отметки, но все это больше по рвению, а не по любви к истине Он чувствует себя таким неким духовным атлетом, готов доказать, что он в прекрасной форме. Только вот ситуация изменилась. Это подобно тому, как кто-то постоянно привык побеждать у себя в провинции, а тут выходит на международный уровень. И хотя не знает, с чем столкнется, даже и не подозревает, что есть атлеты более высокого класса, он уверен в себе. Если и немного волнуется, то более за то, как будет выглядеть в глазах публики. Он играет мышцами и ждет, какой вес ему предложат на этот раз. Иисус говорит юноше: все, что имеешь, продай и раздай нищим, будешь иметь сокровище на небесах, и приходи, и следуй за Мной (Лук. 18, 22).

Господи, как же это неподъемно. Христос предлагает ему поднять не какой-то вес, не какую-то гирю, а самого себя, все Его житие разом взять и оторвать от земли и вовсе не как эксперимент, а полностью навсегда. Вот так взять и все перечеркнуть, все бросить. Сейчас он молод, богат, может делать добрые дела, помогать людям, благодарить Бога за все. А если он все отдаст неизвестно куда, неизвестно кому. Вот так шагнуть в пропасть, и стать никем, а жизнь-то продолжается. Если бы можно было бы отдать все – и сразу раз, и на лоно Авраамово. Так нет же. Нужно нырнуть в бесприютность сей жизни, в пустоту. Вот тут и совершается испытание веры. Почему так велик Авраам, почему мы непрестанно прославляем Иова многострадального. Они смогли, конечно, каждый по-своему. Они находились совершенно в иной ситуации, чем та, в которой оказался юноша. Но суть их выбора была той же. А юноша сразу сник, посмотрел на свое сердце и понял, что такой вес он никогда не поднимет. Можно даже не высчитывать граммы, можно не доказывать несправедливость такого подхода и рассуждать о маленькой своей весовой категории. Сам ведь напросился. И он отошел опечаленный.

Перед нами трагедия отличника, который посчитал пятерки, полученные в школе, за пропуск на Небо. Он заблуждался так же, как и многие, остановившись на пути духовного делания и заглядевшиеся как Нарциссы на свои добрые дела. Все его устремление к совершенству не могло преодолеть привязанности к богатству и освободиться. А он даже не мог представить себе силу вот этого порабощения любостяжанию. И он отошел. Так случается и с теми, кто богатство считает своим, а не Божьим, не энергией, данной для движения к вечному блаженству, а некоей такой массой вещественности, на которую можно рассчитывать, которую можно пускать в дело, которая является гарантом их блага, покоя и власти.

Впоследствии святые скажут: нам принадлежит только то, что мы отдали другим людям, потому что оно принадлежит вечности. Да, юноша, это не фунт изюма съесть. Хочешь совершенства – выходи на передовую. Хорошо было тебе пребывать в уютном домике Ветхого Завета. Но теперь ты приблизился ко Христу. Хочешь побыть рядом с Ним, а Он ведь не имел, где главы преклонить. Хочешь сражаться на Его стороне, но и тут все по-серьезному. Это не просто мальчишкам в подворотне сопли размазывать. Это на ринг с профессионалом, который до тебя уже не одну сотню в нокаут отправил. Хочешь на ринг притащить громадную суму своих пожитков и стоять, качаясь от ноши? Нет, дружище. Тут придется скинуть даже одежду, маневрировать, уклоняться, уходить от прямых ударов и терпеть, терпеть постоянную боль. Вот что такое путь новой благодати. Он залит кровью и не чужой, а твоей собственной там, где является полнота света, и тени сгущаются сильнее.

И видя, что он отошел, Христос тоже с печалью, с болью, поскольку Ему искренне жаль этого юношу, говорит: Как трудно имеющим богатство, войти в Царствие Божие. Гораздо удобнее верблюду пройти сквозь игольные уши, нежели богатому войти в Царствие Божие (ст. 24-25). Реакция учеников на эти слова Христа можно назвать шоком. Кто же может спастись, — подавленно спросили они. Невозможное человеку, возможно Богу (ст. 26). То есть никак этого не может быть. Только Сам Бог может взять и нарушить Свои правила. А дело все в том, что среди иудеев богатство считалось таким же благословением свыше, как и у нынешних протестантов. Богат, значит угодил Богу, живи и наслаждайся. И в будущем веке не будешь оставлен, как избранник небес. Богатый может и обильные жертвы в храм приносить, и образование себе позволить, и судить колена Израилева, иными словами, править народом. Синедрион, первосвященники, кто они? Богатые, знатные. А тут вдруг эти уважаемые люди, и верблюд в ушко иглы. Как же так?

Насчет верблюда много разных толкований. Мол, это канат такой из верблюжьей шерсти, или игольные уши – это такие низкие врата в город. Но скорее всего тут надо понимать буквально так, как сказано. Верблюд самое большое животное в Палестине. В Индии эта пословица тоже распространена, только там вместо верблюда – слон. Одним словом, самое большое и самое маленькое противопоставляется. И смысл, в общем-то, понятен: это невозможно, но может произойти только чудом Божьим. Но зададим себе вопрос. Разве Иисус настолько презирает богатых, что жаждет им отмщения? Или Он не хочет в милости судить тех, кто родился в роскоши или приобрел богатство как-то иначе? Дело в другом. Он Сам посещал дома богатых, разделял с ними трапезу также, как и с бедными. Он почитал и даже приводил в пример Авраама, Давида, Соломона, которые вовсе не были бедны. И понятно, что бывают богачи смиренные и милосердные. И наоборот, бывают нищие озлобленные и преуспевающие в пороке и лицемерии. Нет, Христос не ставит в вину само имение, но ту грань, которая отделяет сердце богатого от сердца нищего.

Вовсе не о чужих деньгах печалится Христос, а о тех кандалах, которыми они виснут на невещественном духе человека. И верблюд из этой пословицы – это вовсе не человек и не богатство, а сытое равнодушие, к которому склонно сердце, привязанное к богатству. Иисус вовсе не держится за какие-то формальные правила, которые Он ставит словно игольное ушко на пути желающих спасения. Нет, просто Он свидетельствует, что туда невозможен вход немилосердному, прилепившемуся сердцем к своим сокровищам, какими бы добродетелями другими он не отличался, какими бы иллюзиями он не питал свое сердце.

Аминь.

Игумен Филипп (Перцев)