«Слово его падало прямо на сердце». Духовное руководство старца Льва Оптинского
Письма оптинских старцев написаны сжатым, емким языком, в то же время включающим народно-разговорные элементы, которые привносят в строгое повествование яркую, живую, энергичную струю. Особенными знатоками и любителями народной речи, различных присказок и пословиц были старцы Лев и Амвросий.
Серьезные предметы, облеченные в образную, рифмованную форму, легко запоминались и становились известными далеко за пределами обители. Традиция такого рода наставлений возникла в Оптиной при старце Льве. Как отмечал составитель жизнеописания о. Льва архим. Агапит (Беловидов), «обладая опытною духовною мудростию, о. Леонид изобильно преподавал свое учение другим и, не стесняясь никакими человеческими соображениями и опасениями, прямо, открыто и искренно возвещал слово истины, не заботясь наперед об изысканной учтивости, смягчении выражений и о том, кому что сказать; а говорил и действовал без приготовления, по духовному чувству, или внушению Божиему, и почти со всеми обращался на ты.
В разговоре старца замечалась какая-то резкая особенность, только ему одному свойственная. Совокупляя духовную силу слов Писания с краткословным, но выразительным русским народным наречием, он попеременно растворял одно другим, где находил это полезным… Слово его падало прямо на сердце: одного утешало в скорби, одушевляло безнадежного, разрешало от уз самого отчаяния, заставляло повиноваться и веровать неверующего; кратко – могло человека плотского обратить на путь духовной жизни, конечно, искренно ищущего сего».
К своим ученикам старец относился требовательно, но в то же время с отеческой любовью и нежностью. Искреннее, лишенное высокомерия и важности, такое обращение сразу располагало к старцу сердца людей. Близких учеников старец называл «деточками» и обращался к ним: Мишутка, Саша-Алексаша, Арсеньюшка, Аникий-невеликий. Часто при общении с близкими учениками старец давал им шутливые прозвища, которые, с одной стороны, подчеркивали главные черты характера и служили для их смирения, а с другой – показывали и острую наблюдательность старца, склонного в шуточной форме обратить внимание человека на те черты характера, которые, возможно, нуждались в исправлении.
Например, о. Антония (Бочкова), впоследствии настоятеля Череменецкого Иоанно-Богословского монастыря, искреннего любителя литературы, который и сам писал стихи, хорошо рисовал, но вследствие нежного воспитания часто падал духом, считая, что монастыри переживают последние времена, старец называл «последним римлянином». Как свидетельствует жизнеописание, старец иногда рассказывал анекдоты из римской истории, которую знал хорошо из старинных переводов Тацита и других писателей.
Своего ученика о. Геронтия (впоследствии строителя Калужской Тихоновой пустыни), искренно привязанного к старцу, но обладавшего вспыльчивым характером, старец в рясофоре называл героем, а при постриге в мантию, когда его нарекли Геронтием, стал называть «горлантий», а иногда «горлан». Когда же он назначен был в Тихонову пустынь, старец обращался к нему почтительно: «отец строитель».
Иногда емкие, хлесткие наименования давались старцем с целью отрезвить человека, сбить с него излишнюю гордость и напыщенность и привести к единому правому пути – смирения и сокрушения о своих грехах. Как вспоминал послушник Алексей Иванович Васильев, только поступив в монастырь, он задумал прочитать главы из «Добротолюбия» прп. Каллиста, но сомневался, что ему как новоначальному старец благословит это чтение. И тогда он пошел на небольшую хитрость.
«Посему я начал просить у него книгу при многих посетителях, полагая, что он, быв занят знатными лицами, не войдет со мной в подробный расспрос о чтении. Сверх моего ожидания батюшка о.Леонид, оставив разговор с гостями, с особенным участием стал спрашивать, для чего мне понадобилось «Добротолюбие» и какие места я желаю читать. Когда же я ему объявил, то он, посмотрев на меня, сказал: «Как ты осмеливаешься за такие высокие предметы браться? Шишка! Помни Симона волхва, как он высоко поднявшись, опустился низко; так и ты, буде не смиришься, погибнешь».
Как писал архим. Агапит, «при видимой простоте, а иногда и как бы грубости, обращение старца никого не оскорбляло и в этом отношении представляло совершенную противоположность тому, что мы видим у людей, на которых нередко исполняется псаломское слово: умякнуша словеса их паче елея, и та суть стрелы. У старца Леонида, напротив, в формах по видимому иногда резких, высказывалась всегда святая истина и видна была незлобивая и любящая душа и отеческая заботливость о спасении духовных его детей».
Из книги В.В.Кашириной «Литературное наследие Оптиной Пустыни»