Памяти Иеросхимонаха Амвросия

Стихотворение, обнаруженное в архивных материалах для подготовки к изданию Жизнеописания старца Амвросия, вероятно, одно из многих, которые были написаны после кончины старца сердцами любящими его и благодарными.

Хибарка

Пишу не вымысел и не стихи, а то, что было.
В бору сосновом, вековом, в Оптиной Пустыни, отдаленной
от суеты и треволнений городских, близ Обители священной,
хранилища преданий вековых, в Скиту уединенном
хибарка бедная стояла.

А в ней всегда народ: из дальних стран,
из ближних мест, со всех концов России.
Народ спешит, толпится, но не шумит;
на лицах озабоченность и думы, печаль нередко.
Но что ж их привлекло сюда?

В хибарке душно, тесно, низки потолки, и не то, что сесть,
а часто негде стать от тесноты, окошки малы,
от того в ней полусвет, но лампады теплятся
и мягко освещают полумрак убогого жилища.
Икон там очень много:

на стенах пустого нет местечка. Иконы бедные, простые,
подчас лубочные картины – изображения монастырей
и схимников, меж ними есть прекрасные гравюры,
есть много фотографий, и много ученических
работ иконописных.

Долго в ожидании я стояла и все я там пересмотрела.
Народу масса: женский пол–монахини, и дамы, и крестьянки,
купчихи, дети и мещанки – все сословия тут теснятся,
от слоя высшего,до крайней нищеты.
И все тут приняты, уравнены – все ждут.

Мужчины, те подходят с отдельного крылечка,
Мы их не видим тут; приемная для них отдельная,
они идут в Святые Скитские ворота.
«Как душно здесь, тулупов запах, жарко и двинутся-то негде,
сидят все на полу монашки!»

Но, Боже мой, когда ж я, наконец, дойду до Старца,
уж силы нет, уж две недели жду! А тут я слышу:
другая ждет уж пять недель.
Но вот настал и мой черед: вошел и стал
передо мною маленький келейник (монах).

«Вас Батюшка зовет, скорей идите». Волнение и радость
охватили душу. Спешу, теснюсь через толпу.
Вхожу я в маленькую келью (комнату), в углу стоит кроватка,
а на ней лежит маленький, весь в белом, с белою бородкой и
в черной камилавке старичок.

Да как Он бледен, точно восковой. Он, видимо, изнеможен,
Он еле дышит. Я тихо подошла к Нему и стала на колени.
Таков обычай здесь для всех: и светских, и монахов, и
знатных, и простых. Старец слегка приподнялся и взглянул
мне прямо в душу.

Что за взгляд: Он, кажется, все видел,
всю глубину, всю жизнь. А участия сколько в этом взгляде
и любви глубокой….
И невольно, сразу, высказалась

Говорила много еще как много оставалось…

Слушал Старец и смотрел и под

Его взглядом все воскресало, все оживало,

вся жизнь молодая предстала ярко, как вчерашний день.
Чего и ждала, чем забыла теперь все сказала.
Старец все смотрел в глаза и кажется со мною жил душой одной…

23 февраля 1897 г.