Оптинская «оптика» Н.Н. Лисовой о феномене оптинского старчества

В этом году на Рождество Христово почил о Господе известный российский историк, философ, заместитель председателя Императорского Православного Палестинского общества Николай Николаевич Лисовой (1946–2019).

Среди обширного научного наследия Н.Н. Лисового есть исследования, посвященные оптинскому старчеству и оптинским инокам, проходившим служение в Русской духовной миссии в Иерусалиме.

В книге Н.Н. Лисового «Церковь, империя, культура: Очерки Синодального периода», подготовленной в Институте Российской истории РАН в 2016 году, рассматривается уникальность и преемство Российской истории и культуры с точки зрения теснейшего взаимодействия Церкви как «института преимущественного державосозидающего вероисповедания» и Империи как «гаранта сохранения православной цивилизации».

По мнению исследователя, «православность была интегрирована во все основные сферы ментальности и самостояния русского человека», результатом чего «явился феномен Православной Империи», «бремя Христианской Империи и ее служения в смысле обеспечения пространства спасения для всех православных перешло с XV века от Византии к Православной России. И крестный путь нашей истории подтвердил большую евангельскую меру и русской свободы, и русской благодати»1.

В широкий историко-культурный контекст духовной истории России включены главы об оптинском старчестве. В главе «Огненный фокус», посвященной преподобному Амвросию Оптинскому, Николай Николаевич пишет о феномене оптинского старчества: «Старец не значит старый. Когда Амвросия “назначили” старцем, ему не было еще и тридцати четырех. Да и монахом он был лишь четвертый год. Это, кажется, единственный случай… Мы говорим “старцы” – и представляем себе убеленными сединами долгожителей. Нет, старец и старчество в Православной Церкви совсем другое. Конечно, годы тоже несут свой опыт, конечно, почтение к старости – это и уважение к духовной умудренности. Старец в монастыре – это наставник, которому вручается для научения начинающий инок.

“Старец” же в том смысле, который соединяется в нашей истории с понятием “старчество” – это особая благодать, особый талант и призвание. Все служат в армии, многие дослуживаются и до генералов, но редко кто бывает большой полководец. Так и на духовной рати: много иноков, хватает и игуменов, и архимандритов, а “старцев” помним наперечет. Паисий Величковский, Серафим Саровский, Филарет Глинский и оптинцы: Лев-Макарий-Амвросий-Иосиф-Анатолий-Нектарий. Последний из оптинских старцев, ученик Иосифа и Нектария, Севастьян Фомин, умер в 1966 г.

…Вы обращали внимание, как даже в обыденной жизни светлее и красивее становится лицо человека, одухотворенного и вдохновленного какой-либо идеей? Как почти электрическим ветром веет от присутствия человека высокой духовности, тем более святости? Старец и есть для народа, для окружающих – учитель и источник святости. Он живым примером показывает, что жить в Боге и по-Божески можно не только в пустынях Египта и Палестины во времена легендарные, но можно и здесь, сейчас, среди нашей подлой современной жизни. Он оказывает прямое энергичное действие не только на соприкасающихся с ним – на всех знающих и не знающих о нем, на всю страну и на всю эпоху. Пушкин не знал преподобного Серафима, но духовной электризацией от него незримо подпитывалась религиозная лирика поэта. Гоголь еще не бывал в Оптиной (он приедет сюда в 1850 г.), а ее влияние уже чувствуется в «Выбранных местах из переписки с друзьями». Властно влечет Оптина с ее старцами Льва Толстого и Достоевского, Лескова и Владимира Соловьева.

Старец не только учитель святости. Говоря парадоксально, и может быть, это важнее он также и “учитель греха”. Наша греховность и неспособность к исправлению прежде всего в том и состоит, что мы не видим, не чувствуем собственных грехов. Как спокойно и уверенно живем мы в сознании, что “никого не убили, не ограбили”, тем паче, если даже не “прелюбодействовали”. Не знаешь порой, в чем и покаяться на исповеди… А старец плачет, что согрешил, если обидел нечаянным словом ближнего, если за трудами опоздал к службе, если допустил в душе хоть тень греховного помысла. Видение грехов утончается необыкновенно, на белом заметнее любая пылинка. Вот вам и оптинская «оптика»… Ежедневной «духовной щеткой”, по монашескому меткому слову, чистит старец обращающиеся к нему души. А око есть свет души: созревая – прозреваем… Мы говорим: “проницательность”, ”прозорливость”. Старец ”проникает” своими святыми очами сквозь коросту, и грязь, и напластования нашей грешной жизни, политики, культуры, сквозь три-четыре слоя уродующего и деформирующего людей ”образования” и прозревает, т.е. видит нас такими, какими мы должны быть, какими задумал нас Бог. Поэтому он и может руководить: согласовывать в нас самих, в самой глубине нашей души, волю Божию и нашу человеческую волю. Он не подавляет нашей свободы, не навязывает нам своей воли: согласует нашу с Божией.

И грех в нас не осуждает как преступление, но врачует как болезнь. Потому что он не только учитель и воспитатель, но и целитель. Подлинный целитель язв народной совести, восстановитель цельности и здоровья не тела только, и не душевных только недугов, а и духовных. Тогда он становится народный вождь»1.