«Любимое чадо» старца АмвросияК дню памяти преподобного Иосифа Оптинского
Ученик и носитель заветов оптинских старцев, отец Иосиф получил высокое призвание руководства и учительства, именуемого старчеством, непосредственно от отца Амвросия. Это было поистине «любимое чадо» старца Амвросия, воспитанное им в своей убогой хибарке. Чадо, на которое отец Амвросий взирал с надеждою, о котором радовался, видя его преуспеяние духовное, и которое всячески охранял и ограждал отеческой рукой от тлетворных ветров самомнения, тщеславия и гордости. Смиренная бедная келлия старца Амвросия была для отца Иосифа «училищем благочестия», высшей школой опытного богопознания.
Получив от своего учителя все необходимые благодатные средства для выполнения трудного подвига старчествования, отец Иосиф в течение двадцати лет стоял на этом высоком посту. В течение двадцати лет он страдал со страждущими, плакал с плачущими, радовался с радующимися, учил, советовал и утешал. Когда же исполнились земные дни, назначенные ему от Господа, он возвратился к своему наставнику и, как преданнейший ученик, лег у ног своего праведного учителя. Теперь они оба соединились в вечном небесном блаженстве.
Пред изучающим жизнь и деятельность иеросхимонаха Иосифа рельефно вырисовываются две особенно выдающиеся черты в духовном облике личности покойного старца. Это глубочайшее смирение и кротость его, с одной стороны, и с другой — склонность скрывать свои благодатные дарования. <…>
Оптинский монах в слове при погребении старца восклицал: «Вот пример смирения перед нами; как велик, как достоподражателен он! Вся жизнь сего старца была исполнена смирения. Более пятидесяти лет он подвизался в обители и за все это время никогда и ни в чем не выделялся. Отличительною чертою его было — держаться в тени, быть незаметным. Почти тридцать лет нес он послушание при отце Амвросии и оставался незаметным до самой кончины старца. В своих наставлениях он ссылался на старца Амвросия, очень часто приводил его изречения буквально и благоговел пред его памятью до самой своей кончины. Смирением была украшена вся его подвижническая жизнь в монашестве». <…>
Из этой основной черты духовного облика отца Иосифа вытекала и другая — стремление скрыть свои благодатные свойства. По глубочайшему смирению старец не желал и всячески избегал славы прозорливца, мудреца, целителя, славы носителя благодати Божией. А между тем он им и был. Многочисленный сонм его духовных детей устно и письменно заверяет о чудодейственности его молитвы, о необычайном даре рассуждения, прозорливости, врачевании не только душевных, но и телесных недугов всех обращавшихся к нему с верою в простоте и смирении сердца.
Почивавшая на старце великая сила благодати Божией привлекала к нему тысячи людей самого разнообразного положения и состояния. Один шел за утешением, «за радостью», как говорит простой народ, другой за разрешением каких-либо недоумений, иной — за советом или благословением на какой-либо шаг в своей жизни — и так ежедневно в течение двадцати лет длинной вереницей толпился народ в густом скитском лесу у маленькой келлии-хибарки, терпеливо дожидаясь, когда выйдет старец на благословение. И как горячо любящий отец встречает издалека возвращающегося сына, так старец Иосиф с постоянной мягкой, приветливой улыбкой встречал каждого приходившего к нему, хотя бы тот и пришел впервые.
Старец чужд был лицеприятия: в его келлии не было различия между бедным и богатым, образованным и необразованным, господином и рабом; в ней были только люди. Святая, бескорыстная, необыкновенная любовь старца, светившаяся в его чудных юношеских глазах и во всем его облике, излучавшаяся в каждом его слове, делала то, что посетитель, иногда и не желавший того, раскрывал пред отцом Иосифом всю свою душу, всю интимнейшую сторону своей жизни. И старец сосредоточенно выслушивал каждого, обыкновенно не прерывая его душевного излияния, и затем кратким, но замечательно метким словом, выбиравшимся им применительно к лицу и данным обстоятельствам, научал и утешал. Для старца, обладавшего высокою мудростью — не в смысле многознайства, а в смысле громадной опытности в тончайших переживаниях души, в течение пятидесяти лет наблюдавшего над духовной жизнью посетителей хибарки, не было таких запутанных загадок, таких затруднительных нравственных или материальных обстоятельств в жизни человека, из которых он не мог бы указать наилучший выход.
Более двадцати лет делал свое тихое дело старец Иосиф. Почти четверть века он был нравственным воспитателем притекающего к нему народа и умственным просветителем его; проводником «света разума в его трудную греховную жизнь. Обильно лились от него лучи «Света тихого» на жизнь мирскую, обособиться от которой не мог вполне, да и не считал себя вправе этот человек, стремившийся к «едину единствования». Почти четверть века приходившие к нему люди вместе с водой из Амвросиевского колодца черпали в его келлии утешение и ободрение, а потом разносили по каплям это нравственное влияние между людьми своего круга.
Конечно, отец Иосиф — капля в море православного русского населения. Но нравственное влияние действует не механически, а органически. Царствие Божие подобно закваске, — сказал Иисус Христос (ср.: Мф. 13, 33). Как в тесте небольшое количество известного вещества вызывает живительное брожение, так и влияние старца Иосифа, западая в народные массы, также вызывало брожение, незаметно изменяло направление умов, очищало и освещало души многих православных людей.
И в этом заключается несомненная заслуга покойного старца Иосифа перед русским народом и Православной Церковью.
Из книги «Чадо послушания. Книга о преподобном старце Иосифе Оптинском»