«Исповедь – это духовный суд»
Исповедь, которую оптинские старцы определяли как «духовный суд», – это подготовка к таинству Причастия, когда мы исповедуем свои грехи, стараясь убелить и уврачевать свою душу.
Скитоначальник иеромонах Феодосий (Поморцев) говорил о важности исповеди, о том, что «покаяться – значит примириться с Богом»: «Исповедь – это такое таинство, без коего не может совершиться спасение человека; ибо почти каждый человек по прошествии блаженных лет невинного младенчества уходит от благочестивой жизни, чувств и мыслей благодатных “на страну далече” и блуждает по распутьям мира сего, сбившись с пути истинного и впадая в различные грехи и пороки. И так проходят нередко целые годы и даже десятки лет! Но вот человек как бы одумается, поймет, что так жить нельзя, что такая жизнь – погибель, и начинает чувствовать потребность иной жизни, жизни по Богу, по совести. Но после столь долгого блуждания по распутьям греха человек теряет понятия истинные и правильные, а потому и не знает, как и с чего начать. Старается он своими силами поправить свою жизнь, но приходит в недоумение и уныние, видя, что ничего не успевает в своем намерении. Тогда благодать Божия приводит его к мысли, что, прежде всего, необходимо покаяться и покаянием положить начало и основание новой жизни. Покаяться – значит примириться с Богом и получить от Него прощение грехов.
Это и совершается в Церкви Христовой посредством исповеди, исповеди искренней, сердечной. Нужно приступить к ней с сознанием ее необходимости, ибо исповедь есть духовный суд, на котором человеку дана Богом возможность оправдаться, если он не желает подпасть вечному осуждению на Страшном Суде Христовом. Ибо если мы сами себя осудили, то не будем осуждены там, где великое и нескончаемое осуждение. Правда, что человек, прежде, нежели дошел до сознания такой необходимости исповеди, неоднократно бывал на ней. Но как бывал? Бывал или ради формы, или по обычаю, или другим причинам, исповедуя грехи не все, стыдясь сказать грехи наиболее тяжкие по ложному стыду или не понимая тяжести грехов, считая иногда даже смертные грехи невинной забавой. Конечно, при таких условиях исповедь теряла свою силу, ум человека не просвещался, и тяжесть греховная продолжала лежать на душе человека ужасным гнетом. Но совсем иное совершается с человеком, который приступил к исповеди с сознанием своих грехов. Он чувствует после исповеди умиротворение совести, восприемлет надежду спасения, душа его как бы воскресает, пробуждается от тяжкого сна греховного, и он готов вступить на новый путь, путь угождения Богу».
О том, как оживотворяла человека исповедь у оптинских старцев, написано много воспоминаний. Как известно из жизнеописания, старцу Варсонофию дана была особая благодать «таскать души из ада».
Как-то, будучи ребенком, будущий старец гулял с отцом по парку, и вдруг, откуда ни возьмись, перед нами появился какой-то старец, который сказал отцу:
– Помни, отец, что это дитя в свое время будет таскать души из ада.
Эти слова исполнились спустя многие годы, когда он, по словам старца Нектария, «из блестящего военного в одну ночь, по соизволению Божию, стал великим старцем».
Старец Варсонофий видел человеческую душу, помогал человеку вспомнить забытые грехи и искренно покаяться в них. «Такой дар, – писал о нем И.М. Концевич, – требует непрерывного пребывания в Боге, святости жизни. Многие видели старца Варсонофия как бы в пламени во время Божественной литургии... Поистине он уподобился своим великим предшественникам и встал в победные ряды великой рати воинства Христова».
Одна духовная дочь вспоминала об исповеди у старца:
– Дошли мы до скита, враг всячески отвлекал меня и внушал уйти, но, перекрестившись, я твердо вступила в хибарку... Перекрестилась я там на икону Царицы Небесной и замерла. Вошел батюшка, я стою посреди кельи... Батюшка подошел к Тихвинской и сел...
– Подойди поближе.
Я робко подошла.
– Стань на коленочки... У нас так принято, мы сидим, а около нас, по смирению, становятся на коленочки.
Я так прямо и рухнула, не то, что стала... Взял батюшка меня за оба плеча, посмотрел на меня безгранично ласково, как никто никогда не смотрел, и произнес:
– Дитя мое милое, дитя мое сладкое, деточка моя драгоценная! Тебе двадцать шесть?
– Да, батюшка.
– Тебе двадцать шесть, сколько лет тебе было четырнадцать лет тому назад?
Я, секунду подумавши, ответила:
– Двенадцать.
– Верно, и с этого года у тебя есть грехи, которые ты стала скрывать на исповеди. Хочешь, я скажу тебе их?
– Скажите, батюшка, – несмело ответила я.
И тогда батюшка начал по годам и даже по месяцам говорить мои грехи так, как будто читал их по раскрытой книге...
Исповедь, таким образом, шла двадцать пять минут. Я была совершенно уничтожена сознанием своей греховности и сознанием того, какой великий человек передо мной.
Как осторожно открывал он мои грехи, как боялся, очевидно, сделать больно и в то же время как властно и сурово обличал в них, а, когда видел, что я жестоко страдаю, придвигал ухо свое к моему рту близко-близко, чтобы я только шепнула:
– Да...
А я ведь в своем самомнении думала, что выделяюсь от людей своей христианской жизнью. Боже, какое ослепление, какая слепота духовная!
– Встань, дитя мое!
Я встала, подошла к аналою.
– Повторяй за мной: «Сердце чисто созижди во мне, Боже, и дух прав обнови во утробе моей». Откуда эти слова?
– Из Пятидесятого псалма.
– Ты будешь читать этот псалом утром и вечером ежедневно. Какая икона перед тобой?
– Царицы Небесной.
– А какая это Царица Небесная? Тихвинская. Повтори за мной молитву...
Когда я наклонила голову и батюшка, накрыв меня епитрахилью, стал читать разрешительную молитву, я почувствовала, что с меня свалились такие неимоверные тяжести, мне делается так легко и непривычно...»
После исповеди священник читает разрешительную молитву: «Господь и Бог наш, Иисус Христос, благодатию и щедротами Своего человеколюбия да простит ти чадо (имя), и аз недостойный иерей властию Его мне данною прощаю и разрешаю тя от всех грехов твоих, во Имя Отца и Сына, и Святаго Духа. Аминь».
Как писал преподобный Антоний Оптинский, «сим духовного отца словом разрешаются не одни только устно исповеданные грехи, но и неисповеданные по забвению или по неведению, одни только те грехи духовный отец разрешить не может, которые грешник с намерением утаивает от стыда и страха, каковых грехов и Сам Бог не прощает».