О гимнографическом творчестве оптинского иеромонаха Василия (Рослякова)
Об отце Василии можно смело говорить, что это был поэт и гимнограф. Его гимнографическое наследие невелико, но и самый поверхностный взгляд показывает его незаурядный талант церковного пиита.
Если бы не его безвременная кончина, если бы не этот злополучный меч убийцы, подрезавший творческие жилы этому духовному овну, можно было бы ожидать, что из-под пера отца Василия вышла бы не одна замечательная служба. Кстати, можно заранее сказать, что некоторые тропари, посвященные старцам Оптинским, были оценены издательским советом РПЦ, отредактированы и включены в службы.
Гимнография – это не только ювелирная работа над словом, это, прежде всего, искусство Духа. Гимнография – дщерь молитвы. Когда поэтический талант и молитвенное вдохновение, а лучше сказать сокрушение, сочетаются воедино, то от этого союза рождается церковная поэзия. Отец Василий обладал и тем и другим. Вообще, он был очень одаренным человеком. Можно даже выстроить градацию его талантов: мастер спорта, филолог, поэт, монах, гимнограф, преподобномученик... продолжить дальше – певец у престола Святой Троицы.
Литературное наследие отца Василия красноречиво свидетельствует о даровитости его слова. Однако не стоит смешивать церковную и светскую поэзию в одно целое. Еще преподобный старец Нектарий говорил, что «все стихи в мире не стоят одной строчки псалмов». Отец Василий это прекрасно понимал. Чтобы написать церковную службу, недостаточно иметь поэтический талант. К этому еще нужны серьезные духовные составляющие: молитва, знание церковного устава, церковных служб, быть знакомым с историей и развитием византийской гимнографии и, главное, иметь большую любовь к богослужению.
Что взялся, инок, за стихи?
Или тебе псалтири мало?
Или Евангельской строки
Для слез горячих не достало?
Так отец Василий начинает переосмысливать свое творчество. Немного спустя у него в дневнике появляются другие строки:
Скудны чернила и перо!
И рифмы тщетны вдохновенья.
Давид, дай пение твое
Пропеть о самом сокровенном.
Действительно, светская поэзия имеет своей целью воспеть все видимое, гимнография же – невидимое, «сокровенное».
Насытившись стихами душа отца Василия начала алкать и жаждать Божественных гимнов. Сподвигло на это его и послушание канонарха. Канонаршить он начал еще до того, как ему дали подрясник. С благословения отца наместника он облачался в стихарь, и благоговейное с любовию исполненное послушание делало его «церковными устами»...
Четкость, ясность, умение глубоко выразить главную мысль стихиры было присуще его канонаршескому искусству. В дневнике есть такая запись: «Главное наполнить слова значением, содержанием т.е. чувством – духом». Отец Василий часто брал из храма Минеи себе в келию. Вторя старцу Нектарию, он говорил: «одна строка Октоиха стоит многих томов художественной литературы». В церковной поэзии отец Василий начинает видеть свое призвание. Он оставляет скучные рифмы и начинает мыслить символами. Это видно и по его дневнику. Например, одна из первых гимнографических записей 10 января 1989 г.
Радуйся, земле Оптинская / Заиорданье российское! / Ангелом место возлюбленное / человеком страна святая / дивны красоты твоя / велия слава твоя / чудны обетования твоя! / Красуйся, благословенная, и ликуй, / яко Господь Бог с тобою!
Здесь уже заметен классический стиль гимнографического пера. Каждая строка (колон) содержит свою символику, что позволяет в сжатом виде рассказать о многом в немногих словах.
Символическое мышление начинает преобладать в дневнике отца Василия. Он начинает уже тропировать свои душевные состояния.
Что за чудо зрю в себе безплодном? / Душа окамененная рассекается, очи пустые слезы источают. / Се бо благодать коснуся души моея / и сотвори мя чадом своим / яко да имею в себе свидетельство об истине превечной / и обличение недостоинства моего.
Отцу Василию естественно становится говорить гимнами. Канонархом он уже бывает не только в церкви, но и в келии, и на послушании, и в повседневной жизни.
Ныне славу ликующе воспеваем / новыя иконы лобызаем умиленно / лампады елеем наполняем / свечи и паникадила радостно возжигаем / хоругви износим и шествие торжественное совершаем/ се ныне сретение дети уготовляют отцем преподобным и слезно их молят: / придите и посетите недостойных чад своих.
Сама по себе жизнь становилась для отца Василия Богослужением. Повседневные дела монастыря приобретают у отца Василия литургический характер. Восстановление святой обители воспринимается им как чудо Воскресения, в котором участвуют непосредственно Господь, преподобные старцы и Богородица. Цикл литийный стихир описывает это эпохальное событие в удивительно неожиданных библейский красках. Для этого отец Василий использует риторический прием развернутой метафоры.
Восста от мертвых земля Оптинская, / яко иногда Лазарь четверодневный: / прииде Господь по мольбам отцев преподобных / на место погребения ея / и рече: Гряди вон! / Восста пустыня чудесно / и изшед на служение пеленами обвита, / ликом воскресшим проповедь совершая, / неверных обращая, ожесточенных умиряя, / всех возставляя вопити: / Господи, слава Тебе.
Видя Господь Матерь Свою, / яко вдовицу плачащу об обители умершей, / милосердова о ней и рече: Не плачи./ Приступил же и коснулся врат монастырских, и восста пустынь и начат глаголати, / и даде ея Матери Своей в попечение. / Страх же объят вся, и славяху Бога глаголюще: / яко посети Бог людей Своих, ради печали Матерней.
Се собор преподобных пришед, / паде при ногу Иисусову, / моляще же Его много о пустыни Оптинской, глаголя: / Яко дщи наша ныне умре, / да пришед возложиши на ню руце, и оживет. / Не умре бо земля, но спит, – глаголет пришедый Господь. / И изгнан бысть из нея народ молвящ, / восста обитель по глаголу Божию, / и возвратися дух ея, / и изыде весть сия по всей земли Российстей.
В этих стихирах мы видим, как переплетаются два плана, евангельский и исторический. Евангельский план актуализируется в настоящем, воплощается в исторических событиях по принципу аналогии или типологической экзегезы. Цикл стихир развертывает события возрождающейся обители и делает евангельским настоящим. В этом отец Василий видит Промыслительную десницу Божию реально воздвизающую Оптинскую обитель из руин.
Отец Василий начинает все рассматривать в свете Евангелия и даже внутри Евангелия! Его сознание погружается в Евангельскую историю и душею своею он всюду следует за Христом.
Идеже течеши ты, Иордане слез покаянных? / не слышу шума вод твоих в пустыни души (нечувствия) моея. / Посреди моря тщеславия моего не вижу тя. / Восстани, Иордане, гласом велим да гряду ко струям твоим животворным.
Оптина Пустынь для него становится «Заиорданьем Российским», «новой скинией Адама, при дубраве старческой» (стихиры на стиховне). Кана Галилейская передает наследие чудотворства оптинской обители.
Радуйся, Кана Галилейская, / начало чудесем положившая. / Радуйся пустынь Оптинская, наследие чудотворства приявшая. / Яко Господь избирает тя и ублажает, / купно Мати Его и ученики Его, / темже приимите людие радость совершенную, / утешение познайте, истиной подаваемое, / и источник ликования превечнаго. (стихира на хвалитех)
Такое умонастроение отца Василия свидетельствует о том, что, во-первых, душа его, по слову аввы Исаака Сирина, «перешла из мира в мир» (слово 85), из мира страстей в мир духовных разумений. Во-вторых, что отец Василий на этапе исторического возрождения обители выступал в виде некоего «пророка» или «провидца», тайнозрителя духовного плана этого домостроительства. Который возвещал о происходящих событиях библейским языком, в контексте библейской истории. И, в-третьих, своим библейским миросозерцанием отец Василий примыкает к плеяде тех богоносных писателей церковных, у которых, как утверждает архимандрит Киприан (Керн) в книге «Антропология свт. Григория Паламы», богословие было дерзновенным и творческим именно потому, что, по складу своего ума, по восприятию мира и по языку, они были ближе к понятиям Библии и Евангелия, к языку пророков и апостолов, учеников Слова.
Интересен и другой метод так называемой «мистической типологии», который использовал в своем творчестве отец Василий. Оригинальность этого метода заключается в том, что типологические параллели проводятся не между образом и прообразом (в контексте библейской истории), а между Священным Писанием и тем, кто его читает. В результате чего актуализация библейской истории переносится в личностный план молящегося.
Такой метод был присущ творчеству свт. Андрея Критского и прп. Симеона Нового Богослова. Читая Великий канон Андрея Критского, молящийся незаметно для себя становится соучастником тех событий, которые происходили с библейскими персонажами, находя «отзвук» тех же состояний в своем духовном опыте.
«Вместо Евы чувственная, мысленная ми бысть Ева, во плоти страстный помысл, показуя сладкая, и вкушаяй присно горького напоения»
«Яко Каин и мы, душе окаянная, всех Содетелю деяния скверная и жертву порочную и непотребное житие принесохом вкупе: темже и осудихомся» (Первая песнь Великого канона 5, 9 тропари)
Подобные примеры можно встретить и в каноне отца Василия.
«К Тебе иду, Господи, и утаити замышляю яко Анания и Сапфира, часть некую души моея на дела постыдная. Призри на немощь мою, и умертви тайная моя, и Сам яви мя неосужденна пред Тобою.
Яко Савл, неистовствую на Тя, Боже, ревностно гоню благодать Твою от себе, но Ты Сам, Владыко, явися сердцу моему и ослепи оное светом любве Твоея, и возглашу аз, окаянный: что сотворю, Господи?
Тебе, Господи, ищу и не обретаю; яко слепец, ищу Тебе и поводыря не имам; при дороге сижу и ожидаю, внегда мимоидеши и услышиши моления моя.» ит.д. и т.п.
А вот стихира написанная на подобен Что вы наречем святии. Ее интересно будет привести в сравнении с самоподобном.
Подобен о.Василия:
Како возыменую себя по достоянию? / Разбойником ли? Но сей рая достигл (иногда) / Блудным ли сыном? Но сей грехов оставление прият / Аз же что окаянный? / Имени не имам по делом моим, / но Сам, Господи, нареки мя / рождая от Духа и слез покаянных.
Самоподобен:
Что вы наречем святии? / Херувими ли? Яко на вас почил есть Христос. / Серафимы ли? Яко непрестанно прослависте Его. / Ангелы ли? Тела бо отвратистеся / Сили ли? Действуете бо чудесы / Многая ваша имена и большая дарования / Молите спастися душам нашим.
Стоит еще сказать и о удивительном явлении или лучше, возрождении, в гимнографическом творчестве отца Василия. Это составление ирмосов. После того как над составлением ирмосов – мелодических и метрических моделей к тропарям канона потрудились великие песнописцы Иоанн Дамаскин и Косьма Майумский (первым, например, было сочинено более 500 ирмосов), это творчество практически увяло в гимнографической практике. Последующие песнописцы – Иосиф песнописец, Иоанн Евхаитский и др., когда писали каноны, то модели к своим тропарям брали из инструментария упомянутых пиитов. Перо отца Василия дерзнуло восстановить эту практику. Конечно, отец Василий не владел музыкальным искусством и его ирмоса не являются оригинальными мелодическими моделями, но только метрическими. Однако по своему явлению они представляют настоящий шедевр современного гимнографического творчества. Сама тематика ирмосов достаточно говорит о глубине или высоте, я бы даже сказал, «мелодии», творческого гения отца Василия.
В целом гимнографические дерзания отца Василия, хотя находились еще в стадии своего рассвета, но уже в самом начале двигались в классическом русле этой богодухновенной науки. Что является большой редкостью в современном гимнографическом творчестве. Стихиры, составленные им, тропари старцам, тропари канона, которыми он фиксировал свои духовные и душевные состояния, имеют Евангельское, историческое, антропологическое и агиографическое измерение. В них веет свобода, легкость и непринужденность творчества. Не продуманность, а просто мудрость и, что самое удивительное, отсутствие тщеславия, являющееся подлинным плодом смиренномудрия.
В своём творчестве отец Василий также использовал драматургические элементы это – реплики, обращения, диалоги, риторические вопросы, что придавало его текстам живость и нелинейность.
Гимны отца Василия составляют тот вечнозеленеющий, присноблагоухающий венок, которым украшается не только его память. Но и красуется и вечно торжествует его обитель, где он пролил свою преподобномученическую кровь. Мы выплачиваем дань творчеству отца Василия и пишем стихиру на глас пятый:
О, дивное Божие смотрение / о велия сила твоего рачения / венценосче мучениче Василие / како желанием возжалел еси умрети на Пасху / како умолил еси Христа смертиумертвителя / еже тебе хотети тако и быти / и мечное заколение яко целование живота вечнаго приял еси / стрелою любве уязвлен сый к Распятому / Емуже и страстию твоею сораспялся еси / и вечно с Богом твоим пребываеши / темже Избавителя и Искупителя всех моли / свободу улучи нам от страстей безчестия / и область чадами Божими быти / твоими молитвами святе Василие.
Иеромонах Никон (Скарга)