Аудио-трансляция: Казанский Введенский

Бо­гу угод­но, что­бы че­ло­ве­ки нас­тав­ля­лись че­ло­ве­ка­ми. Вся суть в том, что вся­кий инок дол­жен сам всту­пить в под­виг с са­мо­от­вер­же­ни­ем и сам се­бя дол­жен по­нуж­дать с бо­лез­нию серд­ца на борь­бу со страс­тя­ми. Ес­ли же он не бу­дет так под­ви­зать­ся, то ни­ка­кие стар­цы ему не по­мо­гут. Ска­зал один угод­ник Бо­жий: „Ста­рец об нем (уче­ни­ке) мо­лит­ся, пла­чет, а тот ска­чет".

прписп. Никон

Пол­ное бес­пе­ча­лие бы­ва­ет при пол­ном пос­лу­ша­нии, по ве­ре в ду­хов­но­го от­ца.

прписп. Никон

Ес­ли кто иск­рен­но и от всей ду­ши ищет спа­се­ния, то­го Бог и при­ве­дет к ис­тин­но­му нас­тав­ни­ку. Не беспо­кой­тесь – свой сво­е­го всег­да най­дет.

прп. Лев

РОСТОК ВЕСЕННИЙ
«Силы мои изнемогают, но не дух...»

Весна 1957 года выдалась холодная и затяжная» — читаем мы заключительные страницы жития прп. Рафаила... А потом был такой же неласковый июнь, Троицкая родительская, бесконечные панихиды по просьбам богомольцев (отказывать о. Рафаил не умел никому), усталость, тяжелая пневмония, инсульт...

Но именно с весны, с лирического ее описания житие это начинается и весною же — подытоживается.

Первая весна — весна и его собственной жизни — молодость, теплое майское утро 1918, когда , окрыленный стремлением к подвижничеству, 27-летний Родион Шейченко только входил в Святые врата великой в своих традициях Оптины...

«Вокруг царила майская утренняя тишина, и весенняя прелесть пробуждающейся природы ласкала взор и радовала сердце» — вспоминал об этом дне сам отец Рафаил в своих письмах из ссылки...

А последняя — та, холодная и затяжная, после которой он, в конец обессиленный слег с пневмонией и больше не поднялся. Эта весна стала завершающей на его скорбном и, в общем-то недолгом пути...

Разве такой уж большой отрезок времени — 66 лет? ...

Преподобноисповедник Рафаил (Шейченко)

Вглядываясь в его суровое и вместе с тем излучающее какую-то подлинную непритворную доброту лицо, понимаешь, что внутренней крепости этого человека хватило бы еще на годы. Но он прожил только 66 лет, из которых 20 провел в лагерях и ссылках, а когда выходил на так называемую свободу — судьба не сулила ему ничего, кроме тяжелых будней провинциального священника в атмосфере бесправия, повсеместного страха, бездарной и пошлой атеистической пропаганды, лжи и гнусных доносов в среде ближайшего окружения...

А ведь он мечтал прожить эту жизнь иначе — в стенах полюбившейся ему обители. Чувствовал ли он тогда, 27-летним послушником, что год его поступления в монастырь будет и годом закрытия Оптины, что чаша поношений уже уготована, и все они — новое, молодое поколение иноков — обречены перенести доселе невиданное? ...

Что успел он приобрести в свою внутреннюю сокровищницу всего за один год классической монастырской школы?

Сам выходец из крестьянской среды, владеющий переплетным и сапожным ремеслом, знающий фельдшерское и ветеринарное дело — по закрытии монастыря он мог бы успешно устроиться и при новой безбожной власти. Он не был еще пострижен и формально, стало быть, и не был связан с Богом какими либо обязательствами.

Ну, пожил год в монастыре — и ладно, хватит, с кем не бывало по молодости... Никто бы и не вспомнил об этом — затеряйся послушник Родион на широких просторах Отчизны, помалкивай да латай тихонечко сапоги.

Времена пришли ведь настолько страшные, что многие не то, что искали возможности как-то укрыться и спастись — отказывались от сана, отрекались от христианских убеждений — только бы выжить.

Но отец Рафаил был человеком Церкви в самом прекрасном, самом возвышенном смысле... А значит — в самом бескомпромиссном.

Не случайно преп. Серафим Саровский говаривал, что для достижения святости нет у человека никаких объективных непреодолимых преград и есть все возможности во все времена, только одного подчас человеку не достает — личной решимости.

И вот житие исповедника, преп. Рафаила можно считать своеобразным гимном этой великой силе человеческой решимости, бесстрашия.

Жития новомучеников XX века вообще-то нелегко читать. Это при том, что они достаточно адаптированы учеными-агиографами для нашего восприятия... Но знакомство даже с адаптированным сводом документов (а протоколы допросов — необходимая составляющая в таких исследованиях) погружает душу во вполне объяснимое тягостное, даже мучительное состояние. Читая это мы невольно переносимся в реалии тех тревожных и мрачных лет.

На заре христианства такие, как о. Рафаил выходили бы на растерзание к тиграм, под рев толпы отдавали бы себя на сожжение, с высоко поднятой головой стояли бы они перед римскими проконсулами, свидетельствуя о своей вере и пренебрегая насмешками тех, для кого христианство было всего лишь религией мракобесов и экзальтированных одиночек.

Но XX век уготовил людям Божиим более изощренные испытания.

Признаться, порой недоумеваешь — какой же из этих двух кошмаров страшнее: героическая гибель на глазах многотысячной римской толпы, где есть хотя бы простая надежда (никто ее не отменял) на сокровенное сочувствие немногих соглядатаев... или безвестные мытарства в советских тюрьмах, унижения на допросах, изнурение каторги и ожидание смерти, как благословенного избавления? ...

Но в том-то и дело — высокое призвание инока — послушание Христу не может быть ограничено стенами монастыря. Где ты сам — там и оно, твое призвание, там и средоточие твоей душевной деятельности.

Поначалу, пока времена были еще относительно вегетарианскими, изгнанные оптинцы приютились кто в Козельске, кто в других местах неподалеку от обители, посещая приходские храмы, трудясь и питаясь от труда рук своих. В дальнейшем же требования безбожных властей ужесточились, и монахам пришлось понести куда более тяжкий крест, чем просто лишение привычного распорядка жизни.

Приняв пострижения и священный сан, отец Рафаил уже совершенно определенно понимал, на что он себя обрекает. Любое собрание единомышленников расценивалось в то время как контр революционная группировка, любое общение — как заговор против советской власти.

Однако, человек Церкви, если уж на то пошло, не вправе не свидетельствовать, не вправе лишать своей поддержки тех, кто просит и ждет её... Пусть даже под угрозой преследований. Какую надо иметь душу, чтобы выдержать это все?...

Может быть душу стоика? Или простеца? А может — поэта?! ...

В 1949 году, отправляясь на очередную каторгу отец Рафаил пишет: «Без этой скорби жизнь моя была бы не полна».

А как иначе мыслить ученику Христову?

Воистину лучший способ победить зло — игнорировать его существование. Стать выше рутины, благороднее в помыслах и чувствах.

Лучшая возможность достойно пройти свой путь — пройти его не ради себя.

Кто-то должен был с кроткой преданностью Христу пронести на своих плечах бремя этой постылой реальности, преображая её. Оставаться добрым пастырем на всяком месте — и у святого престола в храме, и в смрадной клетушке свинарника, где ссыльному священнику «великодушно» позволено было уединяться...

И в каждодневном исповедничестве своем уподоблялся отец Рафаил словно весеннему ростку — пробивающемуся к свету подлинной Жизни через плотную и жесткую почву земной действительности.

Письма из ссылок о. Рафаила к своей пастве, к детям духовным исполнены поразительного тепла и света, ласки и отеческой, даже материнской любви... Находясь подчас в нечеловеческих условиях он всецело был поглощен духовными нуждами тех, кто искал его совета, подбадривал их, утешал, укреплял веру...

Словно и не было никакого особого коварства эпохи, не было гонений — была лишь всегдашняя творческая работа христианина по возделыванию своего сердца. И работа эта — не могла не приносить радость!

Отец Рафаил открывается в своих письмах, как обладатель простой и одновременно тонко чувствующей, поэтической души. Простота придавала ему твердости среди мирского лукавства, а внутренняя тонкость окрыляла способностью забывать себя.

Так — его поколение иноков-исповедников продолжило основную линию служения великого Оптинского старчества — духовное окормление народа.

 

По уцелевшим свидетельствам, прп. Нектарию Оптинскому, изнемогавшему в те же годы гонений от сердечной туги и какого-то одному Богу известного душевного надлома, явился весь сонм оптинских преподобных с увещанием не оставлять людей — во что бы то ни стало и как бы ни было тяжело! Это был строгий наказ... Как ни казалась эта ноша непосильной — видимо, только она и давала высокий стимул жизни и становилась горящей свечей на жертвеннике Божием... С этой горящей свечей самозабвенного служения людям и прошел свой путь правдивый, добрый и сильный отец Рафаил. А десять лет назад — мощами своими поселился наконец в любимой обители...

Однажды, ранним майским утром 1918, в «расцвете своей весны», когда «щебетали радостно птички, благоухали ... фруктовые сады, а где-то на берегу Жиздры в зарослях разливались утренние трели соловья»... Однажды — у стен святой обители он сделал свой внутренний выбор — он выбрал Крест.

И более ничто не способно оказалось поколебать эту его решимость.

(19 июня — день кончины, 22 июня 2015 года — 10-тилетие со дня обретения мощей). 

Монахиня Евфимия (Аксаментова)