РОСТОК ВЕСЕННИЙ
«Силы мои изнемогают, но не дух...»
Весна 1957 года выдалась холодная и затяжная» — читаем мы заключительные страницы жития прп. Рафаила... А потом был такой же неласковый июнь, Троицкая родительская, бесконечные панихиды по просьбам богомольцев (отказывать о. Рафаил не умел никому), усталость, тяжелая пневмония, инсульт...
Но именно с весны, с лирического ее описания житие это начинается и весною же — подытоживается.
Первая весна — весна и его собственной жизни — молодость, теплое майское утро 1918, когда , окрыленный стремлением к подвижничеству, 27-летний Родион Шейченко только входил в Святые врата великой в своих традициях Оптины...
«Вокруг царила майская утренняя тишина, и весенняя прелесть пробуждающейся природы ласкала взор и радовала сердце» — вспоминал об этом дне сам отец Рафаил в своих письмах из ссылки...
А последняя — та, холодная и затяжная, после которой он, в конец обессиленный слег с пневмонией и больше не поднялся. Эта весна стала завершающей на его скорбном и, в общем-то недолгом пути...
Разве такой уж большой отрезок времени — 66 лет? ...
Вглядываясь в его суровое и вместе с тем излучающее какую-то подлинную непритворную доброту лицо, понимаешь, что внутренней крепости этого человека хватило бы еще на годы. Но он прожил только 66 лет, из которых 20 провел в лагерях и ссылках, а когда выходил на так называемую свободу — судьба не сулила ему ничего, кроме тяжелых будней провинциального священника в атмосфере бесправия, повсеместного страха, бездарной и пошлой атеистической пропаганды, лжи и гнусных доносов в среде ближайшего окружения...
А ведь он мечтал прожить эту жизнь иначе — в стенах полюбившейся ему обители. Чувствовал ли он тогда, 27-летним послушником, что год его поступления в монастырь будет и годом закрытия Оптины, что чаша поношений уже уготована, и все они — новое, молодое поколение иноков — обречены перенести доселе невиданное? ...
Что успел он приобрести в свою внутреннюю сокровищницу всего за один год классической монастырской школы?
Сам выходец из крестьянской среды, владеющий переплетным и сапожным ремеслом, знающий фельдшерское и ветеринарное дело — по закрытии монастыря он мог бы успешно устроиться и при новой безбожной власти. Он не был еще пострижен и формально, стало быть, и не был связан с Богом какими либо обязательствами.
Ну, пожил год в монастыре — и ладно, хватит, с кем не бывало по молодости... Никто бы и не вспомнил об этом — затеряйся послушник Родион на широких просторах Отчизны, помалкивай да латай тихонечко сапоги.
Времена пришли ведь настолько страшные, что многие не то, что искали возможности как-то укрыться и спастись — отказывались от сана, отрекались от христианских убеждений — только бы выжить.
Но отец Рафаил был человеком Церкви в самом прекрасном, самом возвышенном смысле... А значит — в самом бескомпромиссном.
Не случайно преп. Серафим Саровский говаривал, что для достижения святости нет у человека никаких объективных непреодолимых преград и есть все возможности во все времена, только одного подчас человеку не достает — личной решимости.
И вот житие исповедника, преп. Рафаила можно считать своеобразным гимном этой великой силе человеческой решимости, бесстрашия.
Жития новомучеников XX века вообще-то нелегко читать. Это при том, что они достаточно адаптированы учеными-агиографами для нашего восприятия... Но знакомство даже с адаптированным сводом документов (а протоколы допросов — необходимая составляющая в таких исследованиях) погружает душу во вполне объяснимое тягостное, даже мучительное состояние. Читая это мы невольно переносимся в реалии тех тревожных и мрачных лет.
На заре христианства такие, как о. Рафаил выходили бы на растерзание к тиграм, под рев толпы отдавали бы себя на сожжение, с высоко поднятой головой стояли бы они перед римскими проконсулами, свидетельствуя о своей вере и пренебрегая насмешками тех, для кого христианство было всего лишь религией мракобесов и экзальтированных одиночек.
Но XX век уготовил людям Божиим более изощренные испытания.
Признаться, порой недоумеваешь — какой же из этих двух кошмаров страшнее: героическая гибель на глазах многотысячной римской толпы, где есть хотя бы простая надежда (никто ее не отменял) на сокровенное сочувствие немногих соглядатаев... или безвестные мытарства в советских тюрьмах, унижения на допросах, изнурение каторги и ожидание смерти, как благословенного избавления? ...
Но в том-то и дело — высокое призвание инока — послушание Христу не может быть ограничено стенами монастыря. Где ты сам — там и оно, твое призвание, там и средоточие твоей душевной деятельности.
Поначалу, пока времена были еще относительно вегетарианскими, изгнанные оптинцы приютились кто в Козельске, кто в других местах неподалеку от обители, посещая приходские храмы, трудясь и питаясь от труда рук своих. В дальнейшем же требования безбожных властей ужесточились, и монахам пришлось понести куда более тяжкий крест, чем просто лишение привычного распорядка жизни.
Приняв пострижения и священный сан, отец Рафаил уже совершенно определенно понимал, на что он себя обрекает. Любое собрание единомышленников расценивалось в то время как контр революционная группировка, любое общение — как заговор против советской власти.
Однако, человек Церкви, если уж на то пошло, не вправе не свидетельствовать, не вправе лишать своей поддержки тех, кто просит и ждет её... Пусть даже под угрозой преследований. Какую надо иметь душу, чтобы выдержать это все?...
Может быть душу стоика? Или простеца? А может — поэта?! ...
В 1949 году, отправляясь на очередную каторгу отец Рафаил пишет: «Без этой скорби жизнь моя была бы не полна».
А как иначе мыслить ученику Христову?
Воистину лучший способ победить зло — игнорировать его существование. Стать выше рутины, благороднее в помыслах и чувствах.
Лучшая возможность достойно пройти свой путь — пройти его не ради себя.
Кто-то должен был с кроткой преданностью Христу пронести на своих плечах бремя этой постылой реальности, преображая её. Оставаться добрым пастырем на всяком месте — и у святого престола в храме, и в смрадной клетушке свинарника, где ссыльному священнику «великодушно» позволено было уединяться...
И в каждодневном исповедничестве своем уподоблялся отец Рафаил словно весеннему ростку — пробивающемуся к свету подлинной Жизни через плотную и жесткую почву земной действительности.
Письма из ссылок о. Рафаила к своей пастве, к детям духовным исполнены поразительного тепла и света, ласки и отеческой, даже материнской любви... Находясь подчас в нечеловеческих условиях он всецело был поглощен духовными нуждами тех, кто искал его совета, подбадривал их, утешал, укреплял веру...
Словно и не было никакого особого коварства эпохи, не было гонений — была лишь всегдашняя творческая работа христианина по возделыванию своего сердца. И работа эта — не могла не приносить радость!
Отец Рафаил открывается в своих письмах, как обладатель простой и одновременно тонко чувствующей, поэтической души. Простота придавала ему твердости среди мирского лукавства, а внутренняя тонкость окрыляла способностью забывать себя.
Так — его поколение иноков-исповедников продолжило основную линию служения великого Оптинского старчества — духовное окормление народа.
По уцелевшим свидетельствам, прп. Нектарию Оптинскому, изнемогавшему в те же годы гонений от сердечной туги и какого-то одному Богу известного душевного надлома, явился весь сонм оптинских преподобных с увещанием не оставлять людей — во что бы то ни стало и как бы ни было тяжело! Это был строгий наказ... Как ни казалась эта ноша непосильной — видимо, только она и давала высокий стимул жизни и становилась горящей свечей на жертвеннике Божием... С этой горящей свечей самозабвенного служения людям и прошел свой путь правдивый, добрый и сильный отец Рафаил. А десять лет назад — мощами своими поселился наконец в любимой обители...
Однажды, ранним майским утром 1918, в «расцвете своей весны», когда «щебетали радостно птички, благоухали ... фруктовые сады, а где-то на берегу Жиздры в зарослях разливались утренние трели соловья»... Однажды — у стен святой обители он сделал свой внутренний выбор — он выбрал Крест.
И более ничто не способно оказалось поколебать эту его решимость.
(19 июня — день кончины, 22 июня 2015 года — 10-тилетие со дня обретения мощей).