Полное житие преподобного Никона, исповедника
Первые испытания на иноческом пути
Преподобноисповедник Никон — последний духовник Оптиной пустыни, ему суждено было пережить закрытие и разорение обители. В тяжелейших условиях, уже вне монастыря, при постоянной угрозе ареста и тюремного заключения, он продолжал окормлять духовных чад, призывая сохранять веру и следовать Господу среди гонений, воздвигнутых безбожными властями. Сохранился дневник отца Никона — драгоценное свидетельство о последнем периоде жизни в Оптиной, о близком общении со старцем Варсонофием, называвшим отца Никона, тогда еще послушника, своим сотаинником. Дневник преподобного Никона, его проповеди и поучения, дошедшие до нас в записи духовных чад, сохранили дух оптинского старчества, воспринятый отцом Никоном от старца Варсонофия. О многих событиях жизни старца Никона рассказывается его собственными словами — по дневниковым записям, которые раскрывают глубокий духовный смысл событий его земного пути.
Детство и юность
Родился Николай Беляев 26 сентября / 9 октября 1888 года в московской купеческой семье Митрофана Николаевича и Веры Лаврентьевны Беляевых. Всего у них было восемь детей — две дочери и шесть сыновей, Николай был четвертым ребенком. Дом Беляевых был богатым, по воспоминаниям старца детство его прошло почти в роскоши, ни в чем они не знали нужды. По традиции семья была благочестивой, но отец в большей степени стремился к исполнению обрядов, любил внешнюю красоту церковной службы, не вникая в глубину христианского вероучения. Такое внешнее благочестие было характерно для многих русских семей в то время, хотя даже оно уже становилось редкостью, сменяясь полным равнодушием к вере и Церкви.
Глубокой верой и истинным благочестием отличался дед Николая по матери, Лаврентий Иванович Швецов. Он был круглым сиротой, еще мальчиком его подобрал зажиточный купец и определил работать в своей лавке. Не имевший наследников купец так полюбил за религиозность, добросовестность в службе и порядочность Лаврентия, что со временем передал ему свое дело. Лаврентий Иванович разбогател, всю жизнь он занимался торговлей, главным принципом его при ведении дел была кристальная честность, он часто повторял: «Чужая копейка, внесенная в дом, как пожар, сожжет его». Лаврентий Иванович отвергал любое лукавство в делах, принцип «не обманешь — не продашь», он свидетельствовал: «Я за всю мою жизнь никогда никого не обманул ни разу, а дело мое шло всегда лучше, чем у других». Лаврентий Иванович любил богослужение, сам иногда пел на клиросе. В течение тридцати трех лет он был старостой церкви святых равноапостольных Константина и Елены в Кремле, в которой находилась чудотворная икона Божией Матери «Нечаянная Радость». Его религиозность передалась и дочери. Все вспоминали, что Вера Лаврентьевна отличалась молитвенностью, добротой, ровным, терпеливым характером. Митрофан Николаевич после женитьбы на Вере Лаврентьевне стал служить у ее отца, а со временем вся семья переехала в дом Шевцовых на Большой Ордынке. Старец Никон вспоминал, что был любимцем деда и бабушки и сам был очень привязан к ним. Смерть деда, а затем бабушки Марии Степановны явились первым потрясением в его жизни.
С детства Николая сопровождали знаменательные события. В год его рождения Беляевых посетил отец Иоанн Кронштадтский, он беседовал с Верой Лаврентьевной и подарил ей свою фотографию с памятной надписью, которая хранилась в семье как реликвия. Когда Николаю исполнилось пять лет, он тяжело заболел, врачи говорили, что он не поправится. Но мать не теряла надежды, она горячо молилась святителю Николаю Чудотворцу о выздоровлении сына. И совершилось чудо: болезнь оставила ребенка. Впоследствии старец Варсонофий так сказал об этом событии Николаю: «Конечно, это из ряда вон выходящий случай. Собственно, не случай, ибо все происходит с нами целесообразно... Вам была дарована жизнь. Ваша мама молилась, и святитель Николай Чудотворец молился за вас, а Господь как Всеведущий знал, что вы поступите в монастырь, и дал вам жизнь. И верьте, что до конца жизни пребудете монахом...»
Николай выделялся среди детей веселостью и бойкостью, был заводилой в играх, но с этим сочетались такие свойства характера, как выдержка и терпение. Достаток и благополучие, царившие в доме, не сделали его сердце равнодушным к чужой боли. Старец позже вспоминал на страницах дневника: «Помню, устраивалась у нас елка на Рождество: детское веселье, конфеты, блеск украшений — все это радовало меня. Но помню хорошо один вечер. Я один около елки. В комнате полумрак, горит лампа, и тень от елки падает на большую половину комнаты. И вот какая мысль у меня в голове: я сыт, одет, родители утешили меня прекрасной елкой, я ем конфеты, в комнате тепло... Но есть, я знаю, такие дети, у которых нет даже необходимого. Об елке и речи быть не может: они полураздеты, просят милостыню на морозе или голодные сидят в холодных подвалах...»
На перепутье
С возрастом Николай стал задумываться о серьезных вещах, его волновали вопросы о том, что такое смерть, грех, загробная участь человека, страдания в аду. Когда наступила пора юности, он никак не мог найти свой путь в жизни. «Помню, что я часто даже в играх, которые любил, чувствовал неудовлетворенность, пустоту. Я не знал, куда мне поступить из гимназии, что выбрать, какую отрасль науки, какой сообразно с этим путь жизни. Ничто мне не нравилось так, чтобы я мог отдаться тому, что выбрал. Был у меня переворот в жизни, когда все вокруг было заражено социальными идеями в нашем юношеском кругу. Мне эта маска, которой прикрыто дело диавола, ведущее в пагубу, сначала как бы понравилась, хотя я и не мог ее совместить с верой в Бога, в которой и о которой я ничего не размышлял и не давал отчета...» Хотя в доме царила благочестивая обстановка, но глубоких понятий о вере и Церкви у Николая не было. Уже позже он сам будет удовлетворять духовную жажду, которую всегда чувствовал, чтением книг.
Окончив гимназию, Николай поступил в Московский университет, но проучился недолго. Он вспоминал: «В университете я успел проучиться немногим более полугода... После Рождества мои мысли и стремления к богоугождению начали несколько формулироваться, и я стал посещать университет хотя и ежедневно, но с некоторой целью... Под предлогом занятий в университете я уходил утром из дома. Приходил в университет и был там до 9 часов, а с 9 часов отправлялся в Казанский собор к обедне, предварительно заходя по дороге к Иверской, если там народу бывало не очень много. Отслушав литургию, стоя иногда даже всю литургию на коленях, я не спеша отправлялся домой и заходил по дороге в часовню Спасителя и, помолившись там, уже без задержек направлялся домой. Дома я, напившись чаю, садился читать Евангелие, которое и читал более месяца или месяц. Когда Евангелие было прочитано, я начал читать Апостол и "Путь ко спасению" епископа Феофана; читал иногда листочки и брошюрки духовного содержания». Со временем Николай стал вести дневник, эту привычку будет в дальнейшем поддерживать у него и старец Варсонофий, считая очень полезным ежедневно записывать наблюдения за своей внутренней жизнью. Вспоминая свою юность, старец по своему состоянию и настроениям причислял себя целиком к поколению молодых людей той эпохи — отметил и период увлечения социальными идеями, и формальное исполнение обязанностей христианина. Но из его же собственных слов видно, как исподволь возрастала в душе устремленность к Богу, как влекли его Церковь, богослужение. Сам он особо отметил, что «церковь (этому я придаю огромное значение; может быть, это была одна из самых главных причин, приведших меня в обитель и к Богу...) лет с 12—13 я не покидал, несмотря ни на что...» Видимо здесь сказалось и воспитание, влияние деда и матери.
Зов Божий
В феврале 1907 года Николай впервые решил сознательно исповедаться и причаститься Святых Христовых Таин. Для этого он обратился к иеромонаху Чудова монастыря Серафиму. «Я все более и более чувствовал необходимость переменить жизнь, начать жизнь иную и молился об этом, конечно, своими словами. Господь услышал мою грешную молитву и непостижимыми судьбами направил меня в Оптину на иноческий путь», — вспоминал позднее старец. Эти его устремления разделял и брат Иван, они вместе посещали богослужения, оба почувствовали желание принять монашество, при том что имели об иноческом пути весьма смутные представления. Старец вспоминал, что если Иван вскоре горячо проникся этим намерением и был преисполнен энтузиазма, то его самого постоянно одолевали сомнения и неуверенность. Поскольку братья никогда не бывали в монастырях, выбрать конкретную обитель им было сложно. Тогда Иван нарезал отдельными полосками названия крупных русских монастырей из списка, напечатанного в одной из старых книг, они разложили эти листочки и наугад вынули один — на нем было написано «Оптина Пустынь», туда и собрались отправиться молодые люди.
Николай решил посоветоваться о своем намерении поступить в монастырь с законоучителем гимназии священником Петром Сахаровым. Тот не готов был решить такой важный вопрос и направил его к своему товарищу по Духовной академии епископу Трифону (Туркестанову, ныне прославлен во святых как новомученик). Это было накануне Великого поста 1907 года, в Неделю о блудном сыне. При встрече присутствовала Вера Лаврентьевна, Владыка утешил ее, сказав: «Не беспокойтесь, они увидят там только хорошее, и это останется у них на всю жизнь».
Вечером 23 февраля братья Беляевы выехали в Оптину, «не имея о ней, — как писал Николай, — ни малейшего представления. Недели за две до того времени я не знал, что Оптина существует». 24 февраля, в день обретения главы святого Иоанна Предтечи, они прибыли в обитель. Николай в дневнике отметил все знаменательные совпадения, из которых становится очевидным, как Промысл Божий сопутствовал ему в стремлении к монашеской жизни. В монастыре молодым людям все очень понравилось, они исправно исполняли порученные послушания, посещали богослужения, всё более укрепляясь в желании остаться в обители, но отец настоятель не захотел принять их в братство. Желая испытать твердость их намерения, он посоветовал еще какое-то время пожить в миру. На прощание дал общие правила молитвы и жизни и благословил иконой Божией Матери «Споручница грешных».
До конца 1907 года Николай и Иван прожили в миру, по благословению епископа Трифона окормляясь у игумена Богоявленского монастыря Ионы. Бывали они и в Оптиной. В декабре они вновь отправились в монастырь в надежде получить благословение остаться в обители. 7 декабря, в день памяти святителя Амвросия Медиоланского, когда именинником бывал старец Амвросий, скитоначальник игумен Варсонофий благословил их переезжать в Оптину Пустынь. 9 декабря, в день празднования иконы Божией Матери «Нечаянная Радость», они выехали из Оптиной в Москву для окончательного устроения дел в миру. Николай не мог не отметить, что эта икона была особо почитаема в семье, дед молился перед чудотворной иконой «Нечаянная Радость» в храме, где долго прослужил старостой. 22 декабря, в день Анастасии Узорешительницы, порвав мирские узы, Николай и Иван выехали в Оптину, 23-го они были уже в монастыре, а 24-го поселились в келье в скиту.
Вот так, буквально за год, мысль о монашестве, до этого совершенно чуждая Николаю, действием благодати Божией созрела, укрепилась и в итоге была осуществлена. Он сам удивлялся столь быстрому развитию событий: «Я прежде совсем не давал [себе] отчета, что такое монашество, потом осуждал всех монахов вообще; потом, за несколько месяцев до приезда в Оптину в первый раз, я начал сомневаться в монашестве — богоугодно ли оно? И сомневался до последнего времени, до самого поступления в скит, и, вероятно, даже по поступлении были сомнения. Теперь, слава Богу, все затихло, и истина доказывается моим собственным опытом, чтением книг и тем, что вижу и слышу. Как благодарить мне Господа? Какого блага сподобил меня Господь! Чем я мог заслужить это? Да, здесь исключительно милость Божия, презревшая всю мою мерзость. Действительно, как я сам мог придти в скит, не веря в идеал монашества, не имея положительно никакого о нем понятия, осуждая монахов, живя самой самоугодливой жизнью, не желая подчинять свою волю никому из смертных, не молясь ни утром, ни вечером (правда, ходя довольно часто в церковь), читая исключительно светские книги (исключая книгу епископа Феофана перед самым отъездом в Оптину), думая даже о браке? Один ответ: Господь привел...»
Послушник старца Варсонофия
Великой Божией милостью была возможность общения с таким подвижником как отец Варсонофий. Перед принятием в скит старец говорил Николаю: «Духа надо держаться. Дух животворит, буква умерщвляет. Если видеть в монашестве одну форму, то жить не только тяжело, но ужасно. Держитесь духа. Смотрите, в семинариях духовных и академиях какое неверие, нигилизм, мертвечина, а все потому, что только одна зубрежка, без чувства и смысла. Революция в России произошла из семинарии. Семинаристу странно, непонятно пойти в церковь одному, стать в сторонке, поплакать, умилиться, — ему это дико. С гимназистом такая вещь возможна, но не с семинаристом. Буква убивает». Старец сразу полюбил Николая, видя его искреннее стремление послужить Христу, много с ним беседовал, научая основам иноческой жизни. Дневниковые записи Николая Беляева сохранили драгоценные советы старца: «С первого же раза я расположился к вам, и верую, что сохранится это расположение на все время, которое мне осталось жить... Оставайтесь здесь монахом до конца своей жизни. А основание монашеской жизни — смирение. Есть смирение — все есть, а нет смирения — ничего нет. Можно даже без всяких дел одним смирением спастись». Старец Варсонофий сразу почувствовал в своем ученике будущего подвижника. В это время дух истинного монашества стал уже иссякать в Оптиной, подменяясь внешним исполнением правил и разного рода установлений. Старец был рад обрести такого благодарного, готового к послушанию духовного сына, передать ему свой опыт.
29 января 1908 года, в день памяти священномученика Игнатия Богоносца, Николая и его брата Ивана одели в послушническую одежду. Вручая им четки, игумен Варсонофий сказал: «Вот вам оружие, нещадно бейте им невидимых врагов. Прежде всего имейте всегда страх Божий, без него вы ничего не достигнете. Теперь для вас начинается новая жизнь. Хоть вы и жили в скиту, да все было не то. Теперь везде идет разговор у бесов: "Были почти наши, теперь пришли сюда спасаться, — как это можно?" Но не бойтесь». Николай поведал старцу смущающие его мысли о том, что современное монашество уклонилось от своих идеалов. Старец ответил на это: «Да, да, уклонилось. Однако диаволу и это [монашество] не очень нравится, коли он так восстает против современного монашества. Этим монашеством держится весь мир. Когда монашества не будет, то настанет Страшный Суд».
В скиту Николай нес послушание в саду, был помощником библиотекаря, но основным его послушанием вскоре стало секретарское, у скитоначальника старца Варсонофия. Это дало ему счастливую возможность большую часть времени проводить со старцем. Отец Варсонофий прививал ему правильное устроение, новоначальный послушник являл для этого самую благодатную почву, имея настоятельное желание последовать Христу. Поэтому различные нестроения и искушения, уже тогда волновавшие насельников Оптиной, обошли его стороной. А вот брат Николая Иван в дальнейшем оставил обитель, ушел в мир, женился, порвав отношения с братом, с Оптиной. В конце жизни он раскаялся, с трепетом вспоминал о брате, который остался до конца верен избранному пути.
Николай все глубже вникал в иноческую премудрость, дух монашества, ранее непонятный ему, постепенно открывался его сердцу. По благословению старца он продолжал вести дневник, 17 марта 1908 года записал: «...не стал сразу ангелом, чего я требовал прежде от всякого монаха без разбора, молодой ли он или старый, и сколько живет в монастыре, и не желал ничего принимать в соображение. Теперь я начинаю понимать, что практическое знание собственно только и имеет смысл. Очень легко разглагольствовать и очень трудно "дело делать"». А приблизительно через год в дневнике появились такие строки: «Все мои познания приобретены в скиту, вся формировка в нечто определенное моих убеждений и понятий произошла здесь, в скиту. Здесь, в скиту, я приобрел более, чем за всю мою жизнь в миру, более, чем в гимназии и университете. Не ошибусь, пожалуй, если скажу, что там я почти ничего не получил, хотя в миру от рождения прожил 19 лет, а в скиту не живу еще и года».
Старец не раз в разговорах с послушником Николаем сетовал на те перемены, которые произошли в Оптиной, вспоминая время, когда живы были великие старцы, можно было обратиться к ним за советом, утешением. Как-то он сказал Николаю: «Я совершенно один... а силы слабеют... Приду, бывало, я к великому старцу о. Анатолию. ...Скажешь ему про свои скорби: "Тяжело было даже идти к Вам, насилу дошел, а помысл еще говорит: зачем тебе беспокоить батюшку, не ходи". — "Ну, а теперь?" — "Теперь легко, словно гора с плеч свалилась..." — "Да, так и я некогда к батюшке отцу Макарию, потом к отцу Амвросию ходил, а теперь-то и некуда идти... Мы, я и батюшка Амвросий, все вместе делали, друг друга утешали в скорбях. Приду, да и скажу: ″Батюшка, отец Амвросий, тяжело что-то″. — ″Ну, что там тяжело? Теперь все ничего. А вот придут дни...″ Да, а теперь-то они и пришли, — монахов много, много хороших, а утешить некому. Теперь я понял, что значит: ″Придут дни...″" А теперь-то и я это понял, когда прошли те блаженные дни». 30 января 1909 года Николай записал в дневнике: «Батюшка во время разговора первый раз назвал меня своим сотаинником. Я этого не ожидал и не знаю, чем мог это заслужить. Спаси, Господи, Батюшку. Я все более и более начинаю видеть, что Батюшка — великий старец. И, к моему сожалению, Батюшка все чаще и чаще говорит о своей смерти, что дни его "изочтени суть"».
Наступило время, когда Николая должны были призвать на военную службу. Он спросил отца Варсонофия, можно ли молиться об избавлении от военной службы. Батюшка отвечал, что нельзя: «Это надо всецело предоставить воле Божией, ибо, прежде всего, это законно. И потом, мы не знаем, будет ли для нас полезно это. Молиться об этом равносильно тому, чтобы молиться об избавлении от послушания. Нет, уж лучше предоставим это воле Божией». После медосмотра Николай был освобожден от срочной службы из-за расширения вен на левой ноге. Вернувшись после медицинской комиссии в скит, он пошел на могилки старцев поблагодарить их за дарованную возможность остаться в обители. Вспоминал, что встретил отца Варсонофия, который очень обрадовался этому известию и тут же обратился к Господу с благодарственной молитвой.
Первые испытания на иноческом пути
В Великую Пятницу 16 апреля 1910 года вместе с другими послушниками Николай был пострижен в рясофор. После пострига все пошли в келью к отцу Варсонофию, и он обратился к новопостриженным со словами о главной монашеской добородетели — смирении: «Прежде я говорил вам и теперь повторяю: смирение — всё. Есть смирение — всё есть, нет смирения — ничего нет. Вы получили рясофор. Это не есть какое-либо повышение, как например, в миру, когда дают повышение, назначая в офицерский чин и прочее. И там получивший считает своим долгом гордиться своим повышением, а у нас не так. На монашеском знамени написаны слова: "Кто хочет быть большим, да будет всем слуга". Смиряйтесь и смиряйтесь... Теперь вас более будет утешать благодать Божия, но и враг будет озлоблять».
Теперь старец предупреждал инока Николая о том, что в духовном возрастании необходимо претерпеть скорби для очищения от страстей и грехов: «Всякому человеку нужно претерпеть время искушений и борьбы — тяжелое болезненное состояние. Про эти муки говорится в псалме: "Объяша болезни яко раждающия" [Пс. 47, 7], — и далее: "...и изведе мя на широту" [Пс. 17, 20]... Так и всякий человек, рождаясь духовно в новую жизнь, испытывает болезнь, пока еще не вышел на широту. Кто не испытал этих болезней, рождающих в миру, до монастыря, то ему необходимо испытать их в монастыре. И вам это предстоит, ибо вы не испытали этого в миру...»
Готовил старец своего ученика к тем скорбям, которые по своей прозорливости предвидел в недалеком будущем. Однажды, советуя ему побольше читать творения отцов, сказал: «Пользуйтесь этим временем, пока можно вам читать. Придет время, когда уже не будет у вас возможности читать книги. Лет через пять или шесть... когда вам надо будет читать книгу жизни». Обучал отец Варсонофий Николая и творению молитвы Иисусовой: «Ее начало — тесный путь. Но приобретение внутренней молитвы необходимо... Внешняя умная молитва недостаточна, ибо она бывает у человека, в котором присутствуют страсти. Одна умная недостаточна, а внутреннюю получают весьма немногие... Только не надо ее оставлять».
Тяжелым испытанием для монаха Николая станет расставание с любимым старцем. В 1910 году на отца Варсонофия будет воздвигнуто гонение, которое стало причиной настоящей смуты в скиту. В результате этих событий в феврале 1912 пришел указ Синода о назначении старца настоятелем расположенного вблизи города Коломны Старо-Голутвина монастыря с возведением в сан архимандрита. Последовавший за этим протест братии был оставлен без внимания. Старец очень страдал из-за предстоящей разлуки с Оптиной, со скитом, но он предвидел эти события и предупреждал отца Николая о предстоящих искушениях. Неслучайно он так много беседовал со своим учеником, задерживая его иногда надолго после вечерней службы, уже отпустив остальных иноков, — старец стремился во всей полноте передать отцу Николаю свой духовный опыт, укрепить его в предстоящем служении. Старец Варсонофий не раз называл отца Николая своим преемником.
В 1912 году отец Варсонофий покинул скит, а уже 1 апреля 1913 года он скончался. Преданный и самый любимый ученик старца отец Николай не мог присутствовать на его погребении — в это время он тяжело заболел и находился в больнице. С глубокой скорбью переживал он смерть старца Варсонофия. Наступило время, когда Промыслом Божиим отец Никон должен был выйти на путь самостоятельного служения, но молитвенную поддержку и помощь старца он чувствовал постоянно.
24 мая 1915 года он был пострижен в мантию и наречен Никоном в честь мученика Никона. 10 апреля 1916 года была совершена хиротония во иеродиакона, а 3 ноября 1917 года, когда в России уже разыгралась смута, — во иеромонаха. Подробности о жизни старца с 1910 года до этого момента неизвестны, дневник его прерывается, свидетельств не сохранилось. Видимо, это было время, данное для возрастания в его душе тех семян, которые были посеяны великим старцем Варсонофием, чтобы отец Никон мог созреть для старческого служения, которое ему придется совершать во время гонений на Церковь и веру. Весь его дальнейший путь с момента принятия сана иеромонаха станет ежедневным исповедничеством.