«Старый Иерусалим и его окрестности»
В 1857 году три насельника Иоанно-Предтеченского скита Оптиной Пустыни — иеромонахи Леонид (Кавелин), Ювеналий (Половцев) и инок Александр (Яновский) — были включены в состав Русской Духовной миссии и отбыли на Святую землю.
Святая земля — «край святой Палестины, край чудес искони», где, по словам их современника поэта Петра Вяземского, «воссиял … Человечества день». Чтобы сохранить в своей памяти те моменты, которые были пережиты и прочувствованы ими на Святой земле, оптинские иноки вели дневники, писали небольшие заметки, описывали величайшие православные святыни в письмах.
В 1870–1873 г. в журнале «Душеполезное чтение» были опубликованы заметки архимандрита Леонида (Кавелина) о Святой земле — «Вифлеем», «Пустыня Св. града», «Поездка в Назарет, на Тивериадское озеро и Фавор», «Хеврон», «Заметки о экономических условиях жизни в Иерусалиме», которые затем с дополнениями вышли отдельным изданием под заглавием «Старый Иерусалим и его окрестности. Из записок инока-паломника А. Л–а» (М., 1873) и были переизданы в 2008 году.
Это был путеводитель по святым местам Палестины, который значительно отличался от традиционных путеводителей того времени. Как отмечал современный публикатор Кирилл Вах, «в России к этому времени уже было напечатано довольно большое число сочинений о Святой земле. Их авторы — сами очевидцы-паломники разного звания и достоинства. Святая земля, Святые места, Иерусалим — эти имена после Крымской войны как-то по-особенному звучали в сердцах русских людей. Количество паломников из России стремительно возрастало. Естественно, появились и новые путеводители. Наиболее интересный из них (Путеводитель по Иерусалиму и его ближайшим окрестностям. СПБ., 1863) написан русским писателем и журналистом Н.В. Бергом (который также был военным корреспондентом в Севастополе в 1854–1855 годах). Но несмотря на блестящий слог, меткую образность языка автора, по своей сути путеводитель представляет собой переработанный вариант иностранных изданий.
Книга архимандрита Леонида воплотила в себе прямо противоположный подход. В ней редко встречаются ссылки на западных исследователей или путешественников. Все, что описывает автор, — прочувствовано, продумано и пережито им самим. <…>. Целью архимандрита Леонида было создание собственного православного описания Святых мест, которое будет основано на православном материале и источниках, на близких и понятных русским православным паломникам образах. Поэтому он пытается сочетать метод научного исследования Священного Предания Православной Церкви с благоговейным почитанием святыни. В этом, на наш взгляд, состоит главное достоинство труда, предпринятого архимандритом Леонидом». [Леонид (Кавелин), архим. Старый Иерусалим и его окрестности. Из записок инока-паломника. М.: Индрик, 2008. С. 382.]
Подобно знаменитому игумену Даниилу, посетившему Палестину в XII веке и написавшему «Житие и хожение игумена Даниила из Русской земли», отец Леонид спустя семь столетий провел на Святой земле также 16 месяцев (с 1 февраля 1858 года по 20 мая 1859 года).
Как отмечал отец Леонид: «Один из красноречивых западных паломников справедливо заметил, что по Святой земле надобно путешествовать с Библиею в руках и с Евангелием в сердце. Нам видится, что между большинством западных туристов и русских богомольцев именно та разница, что первые точно все почти путешествуют с Библиею в руках, а наши, хотя и без Библии, но с Евангелием в сердце (само собою разумеется, что в том и другом случае бывает не без исключений). К числу различий между теми и другими принадлежит, между прочим, и то, что на Востоке даже римско-католические монахи путешествуют с оружием в руках, а наши паломники из отставных солдат, не покидая своего военного костюма, не боятся ходить везде с палочкою в руках и обезоруживают смельчаков одною своею кажущеюся беспечностью, основанною в большем числе случаев на той вере, что нет ничего в мире тверже креста и безопаснее Распятого». [Леонид (Кавелин), архим. Там же. С. 12–13.]
Книга архимандрита Леонида знакомит читателя со святынями Святого града и его окрестностей, неоценима по своей исторической и духовной ценности. Пройдем и мы вслед за о. Леонидом в иерусалимский храм Воскресения Христова, который стоит на том месте, где был распят, а затем где воскрес Христос.
***
«Налево от камня помазания в расстоянии 30 шагов внутри храма стоит небольшая часовня, Кувуклия, желтого мрамора, в виде катафалка, с легким куполом, украшенная с обеих сторон полуготическими дугами; красиво высится она под огромным куполом храма. Вообще архитектура этого памятника довольна изящна; ее портит несколько лишь малая и неопрятная коптская часовенка, прилежащая извне к западной стороне Кувуклии. Эта Кувуклия вмещает в себя неоцененное сокровище — Гроб Господень. Внутренность ее состоит из двух частей: сперва входят через малые и низкие двери с восточной стороны в так называемый придел Ангела, почти квадратный. В средине небольшая подстава, в которую вделана часть того камня, который был привален погребавшими Спасителя ко входу в погребальную пещеру. «Ангел Господень сшед с небесе, приступль отвали камень от двери Гроба, и седяше на нем. Отвещав рече женам (Марии Магдалине и другой Марии, которые пришли видеть гроб): не бойтеся вы: вем бо, яко Иисуса Распятого ищете. Несть зде: воста бо, якоже рече, приидите, видите место, идеже лежаше Господь» (Мф. 28, 05).
Этими знаменательными словами и ныне Ангел как бы вводит каждого во Гроб Господень. Большая часть этого камня вделана ныне в престол армянской церкви, находящейся на Сионе, на месте дома Каиафы; об этом упоминает еще католический паломник XV века князь Радзивилл в следующих выражениях: «на великом алтаре (в армянской церкви) лежит большой камень, которым был завален Гроб Господень, — «велий зело» ибо имел в длину не менее четырех локтей, а в ширину около двух, в толщину более чем на пол локтя. Справедливо говорили жены-мироносицы: «Кто нам отвалит камень? Ибо едва ли десять человек было бы достаточно для сего».
Из придела Ангела малые двери, в которые едва можно войти согнувшись или опустясь на колена, ведут в самую пещеру, иссеченную в скале, где был Гроб. Отверстие это в том же самом направлении, как и дверь в Кувуклию, то есть на Восток. Внутри пещера Святого Гроба почти квадратная: три человека на коленях могут поместиться в ней рядом. По правой стороне от входа ложе, высеченное в скале. На этом каменном ложе было положено тело Господа Иисуса, по обычаю еврейскому, т. е. головою на запад, ногами к востоку. Теперь самый Гроб, стены и своды пещеры одеты мрамором, так что вовсе не видно скалы, а о том, что это ложе высечено в скале, не зная, нельзя и догадаться. Без сомнения, это не успокаивает благочестивого ожидания, даже больно христианскому сердцу, на которое нагота и хлад этой скалы действовали бы гораздо пламеннее; но что делать, когда это было единственным способом сохранения Святых мест через столько веков и поколений. И потому везде почти в Святой Земле поклонник встретит мраморную одежду оных.
Верхняя мраморная доска белого цвета с розовым отливом; она разделяется на две почти равные половины; есть предание, что однажды мусульмане вознамерились отобрать ее для своей великой мечети; тогда Ангел, постоянный невидимый страж Святого Гроба, видя скорбь о сем христиан, провел по доске перстом и камень разделился надвое.
Если взглянуть на юго-западный угол мраморной одежды, видно, что часть мрамора, одевающего переднюю сторону ложа и верхнего карниза, была когда-то отломана и снова приставлена. К стыду наших богомольцев, рассказывают, что этот кусок был тайно отломлен одним из наших по чувству неразумной ревности. Когда пропажа эта была замечена пономарем и донесено о сем наместнику Патриарха, митрополиту Мелетию, он немедленно приказал объявить богомольцам, что если в течение назначенного времени не будет принесен к нему похищенный камень, то виновный будет предан проклятию. Угроза подействовала на неразумного похитителя, — отбитый кусок был принесен и приклеен на свое место.
<…> Поверхность мрамора, одевающего посмертное ложе Источника жизни, часто умащается ароматами и окропляется благоуханиями (розовою водою); еще чаще омывается она слезами покаяния, умиления и любви, ежечасно льющимися на этот единственный Гроб, который не даст мертвеца в день судный. «Воста бо, несть зде … и паки приидет судити миру, егоже созда».
Имея довольно времени, чтобы собрать свои мысли <…> с наклоненной головою и сокрушенным сердцем вошел я в погребальную пещеру и лишь слезами покаяния и сокрушения мог выразить чувства, волновавшие меня в эту незабвенную минуту.
Но где найду слов выразить, что чувствовал, прощаясь с этою великою святынею через 16 месяцев, при разлуке со святым градом? Не обинуясь скажу, что если бы в то время, когда я, стоя на коленях и наклоня голову на драгоценный мрамор, прильнул к нему горящими устами, роняя на его благоухающую поверхность горькие слезы о разлуке с сею святынею, если бы кто-нибудь, говорю, в это время подойдя сзади, отделил мою голову от плеч, — последнее мое слово было бы благодарение ему, как благодетелю души моей!... «Воистину бо яко живоносец, яко рая краснейший и чертога всякого царского показася светлейший мне, Христе, Гроб Твой, источник нашего воскресения». [Леонид (Кавелин), архим. Там же. С. 65–68.]
Из записок архимандрита Леонида (Кавелина)